Второй шанс для Кристины. Миру наплевать, выживешь ты или умрешь. Все зависит от тебя

Я старалась показать, что не боюсь ее и горжусь тем, что сделала. Я не собиралась отвечать на ее вопрос, хотя и знала, что подобное вызывающее поведение только усугубит ситуацию – но я была готова к последствиям. Я не стану повторять то, что сказала Габриэла о моей маме – во всяком случае вслух перед другими детьми. Даже если они не осмелятся задираться ко мне, все равно будут перешептываться за моей спиной, а мне не хотелось повторять те слова, ведь они были неправдой.

Женщина велела мне снять футболку и штаны. Я встала перед другими детьми в одних трусах, и она взяла меня за руку, повернув к себе спиной. В другую руку она взяла ремень, которым хлестнула по моей спине и ногам. Я попыталась убежать, но она только сильнее сжала мою руку и дернула на себя. Мы стали бегать по кругу, и всякий раз она больно хлестала меня ремнем. Я пыталась убежать, увернуться от ударов, но это было бесполезно.

Было больно. Очень. В ту ночь я не могла спать на спине. Не могла даже сесть. Все тело у меня распухло. На спине и ногах горели открытые раны, некоторые даже кровоточили, но я ни о чем не жалела. Я понимала, что мама не одобрила бы моего поступка, что ей не понравилось бы мое поведение, но мне было все равно. Какая теперь разница? Ведь она бросила нас с Патриком. Она не пришла проведать нас, хотя и обещала. Она оставила меня, хотя говорила, что никогда этого не сделает. Я тихо плакала. Работница приюта велела мне попросить прощения, сказать, что я больше так не буду, но я отказалась. Не потому, что в тот момент гордилась своим поступком. Поверьте: от ее ударов тело у меня ныло так, что я готова была выполнить любую ее просьбу. Но она просила меня извиниться за то, что я избила того, кто это заслужил. Я должна была признать, что поступила неправильно и что моя мама была тем, кем назвала ее Габриэла. А этого я не собиралась делать. Я считала, что избила Габриэлу за дело.

С годами я поменяла свою точку зрения и теперь испытываю лишь жалость к ней и к маленькой Криштиане. Мы обе жили в мире, где ненависть и прочие сильные чувства были частью повседневной жизни. Дети не должны расти в таких условиях, и я многое отдала бы, чтобы узнать, через что прошла Габриэла, прежде чем попасть в приют. Ни один ребенок не может испытывать столь сильную ненависть и гнев без веской причины. Уж я-то знаю. Если бы в восемь лет во мне было меньше гнева и разочарования, то повзрослев, я не гадала бы, сумела бы я тогда вовремя остановиться, если бы никто не вмешался. Ведь эта девочка, как и я сама и как все уличные дети, заслуживала больше любви и лучшей жизни. Позже, уже живя в Швеции, я встретила бразильянку, которая спросила меня, где я родилась и где жила в Бразилии. Я ответила, что жила в трущобах, на улице. Она посмотрела на меня с улыбкой и сказала: «О, уличные дети такие счастливые – они умеют искренне радоваться жизни». Что на это скажешь? По-своему она была права.

Эти дети умеют радоваться как никто и в то же время как никто чувствуют боль и горе.

Почему я не могу увидеть маму?

После той грандиозной драки с Габриэлой хозяйка приюта вызвала меня к себе в кабинет, чтобы я объяснила случившееся и призналась, почему затеяла драку.

Я не стала врать. Она выслушала меня и, когда я закончила, просто сказала, что понимает мой гнев, но мое поведение недопустимо, и впредь подобное не должно повториться. Потом она сказала, что я больше не увижу мою мать, что ей в приюте больше не рады, и она больше не может навещать нас с братом. Именно поэтому мама не пришла в то воскресенье: ее не пустили.

Я не понимала, что это такое она говорит. Как это? Мама ведь приходила каждое воскресенье, как и все родители. Я знала, что она хочет нас видеть. Так почему ей больше нельзя приходить? Может быть, это я сделала что-то не так? Или хозяйка приюта прознала, что я таскала авокадо с деревьев и прятала их в холодильнике на кухне? Может быть, она наказывает меня за то, что я воровала авокадо? Значит, мой братик больше не увидит маму из-за меня. Я была очень расстроена. Я пыталась сдержать слезы, но это было нелегко. Как обычно, когда я старалась не заплакать, по моей щеке скатилась слеза. Я невольно спросила, провинилась ли я в чем-то.

– Нет, Криштиана.

– Тогда за что вы наказываете меня и моего брата? Я старалась хорошо себя вести и помогать. Я хорошо учусь в школе. Почему я не могу видеться с мамой?

– Я вас не наказываю. Я пытаюсь вам помочь!

– Значит, мама снова придет проведать нас?

– Я этого не говорила. Пойми, Криштиана, твоя мама больна. Очень больна.

– Мама не говорила, что она больна! С ней все в порядке! У нее теперь есть работа, и она покупает мне разные вещи.