Второй шанс для Кристины. Миру наплевать, выживешь ты или умрешь. Все зависит от тебя

Мы с Ривией выходим из отеля и садимся в машину, которая отвезет нас в приют. Если бы я сидела в этой машине лет десять-пятнадцать назад, то была бы очень разгневана. Но теперь – нет; я уже давно не испытываю гнева. Поездка должна занять около часа – в зависимости от пробок, которые для Сан-Паулу не редкость, ведь в самом городе и его окрестностях живет двадцать два миллиона человек. Мы попросили водителя заехать в кондитерскую рядом с приютом – я не появлюсь там с пустыми руками. Еще в Швеции я долго думала, что привезти приютским детям, и наконец решила, что подарю каждому по коробке конфет. Эта идея пришла мне в голову, когда я вспомнила, чему сама обрадовалась бы больше всего, когда жила в приюте. Никогда не забуду коробку конфет «Бон-О-Бон», которую принесла мне мама, когда однажды пришла меня навестить. Как я была счастлива! Я знаю, что коробка конфет не изменит ни их настоящее, ни будущее, но может быть, на какое-то мгновение они испытают ту же радость, что и я в детстве.

Из окна автомобиля я смотрю на проносящиеся по шоссе машины. Мимо проезжает автобус – слишком быстро. Движение в Швеции определенно нравится мне больше, хотя сама я вожу так, как будто живу в Сан-Паулу. Мы выехали из района небоскребов и больших галерей, и теперь по пути нам встречаются здания поменьше, магазинчики и большие деревянные телефонные столбы с безумным количеством электрических проводов – этот пейзаж кажется мне чрезвычайно опасным. Широкое шоссе сменилось улочками поменьше, по которым снуют люди в шлепанцах. Едем мимо палатки с кокосовой водой, там же продаются початки кукурузы, и все кажется до боли знакомым. Сложно описать это чувство: я как будто знаю этот мир, и в то же время он кажется таким чужим.

Водитель останавливается у магазина. Мы идем за конфетами «Бон-О-Бон». Пройдя несколько полок, я наконец вижу их – желтые коробки с конфетами. Они в точности такие, какими я их помню. Я показываю Ривии, что нашла их, и беру одну коробку, чтобы рассмотреть поближе: теперь она кажется меньше, чем двадцать четыре года назад. Я улыбаюсь и чувствую, как глаза наполняются слезами. Это так нелепо – плакать над коробками с конфетами, но я плачу. Воодушевившись, я набираю полные руки коробок. Потом мы понимаем, что все нам не унести, и Ривия спрашивает у одного из консультантов, нет ли у них большой картонной коробки. В приюте живет около двадцати детей, поэтому я кладу в картонку штук тридцать коробок, и мы грузим ее в машину. Ехать нам недалеко, и во время этой короткой поездки я невольно задаюсь вопросом, почему в приюте всего двадцать детей. Когда я там была, нас было две или три сотни. Не то чтобы я их считала, но нас точно было больше двадцати.

Я знаю, что многие мои воспоминания очень точны, но знаю и то, что в детстве все видится по-другому. Например, я помню, как мы с мамой бродили по Диамантине во время карнавала и как я увидела на улице танцующего дьявола. Мама рассказывала мне много историй о Боге, Иисусе и дьяволе – и вот я увидела, как он танцует. Я ужасно испугалась, что он меня заберет. Помню, как я спряталась за маму. После этого я еще долго верила, что видела настоящего дьявола. То, что в четыре года казалось таким реальным, теперь вызывает у меня только смех. Но ведь от этого мои эмоции в тот момент не поменялись. Поэтому, садясь в машину с коробками конфет, я думаю: «Может, я неправильно запомнила? Сколько нас было в приюте?» Я так боялась своих воспоминаний, но в то же время надеялась их сохранить, и теперь для меня чрезвычайно важно, чтобы они оказались верными.

Мы выходим из машины, я подхожу к приюту и жду, заглядывая за маленькую желтую калитку. В мое время она была выкрашена черной краской. В некоторых местах желтая краска отстала, и сквозь нее проглядывает черная. Я вдруг понимаю, что судорожно сжимаю прутья калитки.

Когда тебе восемь и ты совершенно одна в этом мире

1991 г.

Я и сама не знаю, что произошло. Что изменилось? Почему вдруг они решили, что моя мама – плохая? Знаю только, что кому-то пришло в голову, что я не должна больше быть ее дочерью, и они приняли решительные меры, чтобы помешать нам видеться и чтобы мама больше ко мне не приходила.

После того как хозяйка приюта объяснила моей маме и мне, что мы больше не увидимся, мне стало совсем туго в приюте. Я помню, с чего все началось. Однажды солнечным воскресеньем, когда к одним детям пришли родственники, и они общались на заднем дворе, другие – те, к кому никто не пришел, – стали бегать вокруг. Кто-то перешептывался между собой, кто-то кричал, и все были в приподнятом настроении. Судя по всему, творилось что-то необычное, и нам с Патрисией стало любопытно, из-за чего вся суета. Мы последовали за потоком детей. Казалось, что-то происходит у главного входа в приют. У ворот собралось множество ребят, и мы оказались в самом хвосте толпы, откуда ничего не было видно. Работники приюта кричали, чтобы все возвращались внутрь.