Я не понимала, почему они так поступают со мной и с мамой. Не понимала, как можно быть такими жестокими. И еще я никак не могла понять, как все они – и хозяйка приюта, и его работники, и учителя, и дети – могли быть так несправедливы к моей маме. Ведь у других детей тоже были родители и родственники, которые их навещали. Так почему у меня должно быть по-другому? После школы дети снова оцепили меня, и мы пошли обратно в приют. Отчасти я была рада, что на этот раз мамы не было. Мне было очень больно видеть ее такой грустной и не иметь возможности утешить. Когда мы пришли, дети расцепили кольцо, и одна из работниц приюта спросила их, как все прошло. Я не осталась слушать, как она их допрашивала, но, уходя, видела, как недобро смотрели на меня некоторые из детей, которые были во внешнем круге.
Наступил вечер, и четверо из этих детей нашли меня. Завязалась драка. Мне бы хотелось сказать, что я победила, но на самом деле мне пришлось зализывать раны. Когда драка окончилась, они сказали, что надеются, что завтра моя «чертова мамаша» не создаст проблем. А я только подумала:
В ту ночь, лежа в постели, я пыталась продумать план успешного побега из приюта. Заснула и проснулась я измученная. Голова раскалывалась, и костяшки пальцев противно ныли после вчерашней драки. Был вторник, и это утро следовало обычному нашему распорядку дня: мы мылись, одевались и завтракали. Когда пришло время идти в школу, то, к моему ужасу, повторилась вчерашняя процедура: дети оцепили меня в кольцо, и так мы вышли из приюта. Снова мы встретили маму, и снова она пыталась до меня дотянуться, а я – до нее. В ту ночь меня опять избили. Так продолжалось целую неделю. Каждый день, с криком и плачем, мама пыталась пробиться ко мне, а я – к ней. Все перемены я плакала в одном и том же углу. Уроки я не делала, есть отказывалась. Ни с кем не разговаривала, кроме своих друзей, которых тоже били за то, что они были на моей стороне или дрались за меня. К пятнице я была совершенно раздавлена – морально и физически. Всю неделю, проходя мимо меня, Габриэла шипела мне в ухо, что моя мать чокнутая, а я – дочь шлюхи. Я ничего не отвечала. В пятницу я впервые поела, но разговаривала все равно только с Патрисией. Она столько раз обнимала меня и плакала вместе со мной.
Наступила ночь, и все дети заснули, но я лежала без сна. Встав с постели, я на цыпочках подкралась к кровати Габриелы. Крепко сжав кулак, я занесла руку и со всей силы ударила ее по лицу. Потом – по щеке, отчего она с криком проснулась. Я била ее снова и снова. От шума проснулись все дети, и все окончилось грандиозной всеобщей дракой.
Габриела получила от меня сполна, и с каждым ударом из меня будто бы понемногу выходила ярость. Я испытывала удовлетворение, избивая ее. На шум драки прибежала разбуженная работница приюта. К тому моменту драка уже почти прекратилась, но мы с Габриэлой все еще мутузили друг друга.
Когда работнице удалось нас разнять, она спросила, кто начал драку. Я заорала, что это была Габриэла, а она – что это была я. Женщина посмотрела на других детей в надежде, что кто-нибудь ей ответит, но ответом ей было молчание. Многие из них, должно быть, понятия не имели, кто начал, а те, кто знал, предпочли промолчать. Я стала врать, что Габриэла разозлилась на меня за то, что моя мама пыталась забрать меня из приюта, что моя мама ударила ее, и поэтому она хотела отомстить. Габриэла сказала, что я вру. Работница приюта поверила мне. Не знаю, было ли это, потому что я умела врать, или же ей просто хотелось покончить с этой историей. Может быть, она выбрала мою версию, потому что знала, как тяжко мне пришлось всю эту неделю, и понимала, что сейчас мне плохо и без порки. Вернувшись в постель, Габриэла посмотрела на меня, а я улыбнулась ей своей самой широкой улыбкой. Работница приюта погасила свет, предупредив нас напоследок, что если она услышит из этой комнаты хоть писк, каждый ребенок в этой комнате отведает ремня. Повисла гробовая тишина. Мы услышали, как захлопнулась дверь. В ту ночь я заснула сладким сном, и до сих пор помню, что, проснувшись утром в субботу, чувствовала себя отдохнувшей. После случившегося Габриэла не осмеливалась ко мне подходить.