Второй шанс для Кристины. Миру наплевать, выживешь ты или умрешь. Все зависит от тебя

Как часто потом мне снились кошмары о том дне! Это воспоминание и чувства, что я испытывала, не описать словами. Меня вырвали из рук матери, ничего не объяснив. Мне было почти восемь лет, и сердце у меня было совершенно разбито. С каждым днем я все сильнее ощущала собственное одиночество. Но больше всего мне было жаль свою мать. У меня нет детей, но при одной мысли о том, что моего ребенка в буквальном смысле вырвали бы у меня из рук, сердце разрывается. Никакие слова не в состоянии передать то, как ужасающе жестоко они поступили со мной и моей матерью в тот день и в дни, последовавшие за ним.

Когда на другое утро я проснулась, Патрисия лежала рядом, обняв меня. Я чувствовала усталость, опустошение и была полностью разбита. Все дети встали, но лишь немногие смотрели в мою сторону, и во взглядах их была жалость. Меня это бесило, и я старалась их не замечать. Я не покажу им, как мне плохо. Габриэла и ее шайка злобно ухмылялись; это я еще могла вытерпеть. Я их ненавидела, и от этого было легче. Но чужая жалость была мне не нужна – довольно было и того, что мне самой было себя жалко. Мне не нужны были ничьи напоминания. Мы с Патрисией отправились в душевую и встали в очередь. Все уже знали свои места, и обошлось без лишней суеты. Все прошло быстро: войти в душ, выйти из душа, быстро вытереться сырым полотенцем и одеться. Мы спустились и позавтракали. Я не помню ни единого завтрака в приюте. Понятия не имею, чем мы питались. Помню только кофе с огромным количеством молока и сахара.

Поев, мы отправились в школу. Дошли до ворот, где стояла хозяйка и одна из работниц. Что-то не так. Обычно, когда мы шли в школу, хозяйка не стояла у ворот. Когда собрались все дети, она вызвала меня. Я немного растерялась. Зачем я ей понадобилась? Что я опять натворила? Когда я подошла к ней, она жестом велела мне встать рядом. Потом обратилась ко всем детям. Она объяснила им, что они должны окружить меня в несколько рядов и так идти в школу. Таким образом, я была бы в середине, а вокруг меня – кольцо из пяти или шести детей, держащихся за руки. Вокруг первого кольца другие дети образовали бы второе кольцо побольше, потом третье, и наконец, последнее, внешнее. Все ряды детей должны были держаться за руки. Такая вот тюрьма из детей вокруг меня. Хозяйка показала детям, куда встать: младшие – во внутреннее кольцо, старшие и самые сильные – во внешнее. Она все говорила и говорила, а я потрясенно слушала. Хозяйка сказала детям, чтобы они ни при каких обстоятельствах не расцепляли рук и не позволяли моей матери ко мне пробиться. Потом она сказала, что если только они подпустят маму ко мне, то будут наказаны. Я стояла как громом пораженная в центре первого круга, все еще не до конца осознавая происходящее. Ворота открылись, и мы отправились в школу – я в центре, а другие дети – плотным кольцом вокруг меня. Уже на полпути в школу я услышала, как мама позвала меня по имени. Обернувшись, я увидела, как она бежит ко мне. Дети ускорили шаг, и я заметила, что некоторые из них испугались. Мама все звала меня, и, добежав до нас, крикнула им, чтобы они ее пропустили. Дети пошли еще быстрее, и меня стали толкать сзади. Мама с криками начала дергать детей за руки. Они отталкивали ее; я кричала, чтобы они прекратили, чтобы пропустили ее, пыталась сама пробиться к ней, но меня от нее отделяло слишком много детей. Я увидела, как кто-то оттолкнул ее и пнул.

Образ моей мамы в слезах, отчаянно пытающейся дотянуться до меня, стал еще одним кошмаром, преследовавшим меня всю жизнь. Боль в ее глазах и в моем сердце – сильнее этого я ничего в жизни не видела и не чувствовала.

Мы пришли в школу, где нас встретили учителя и помогли другим детям затащить меня внутрь. Ворота закрылись, и я услышала, как плачет мама и как она кричит, что они не могут так поступить, не могут отнять у нее ее ребенка. В тот день в школе я ничего не делала. На перемене другие дети играли на школьном дворе. Там были мощеные дорожки и турники, на которых я столько раз отрабатывала свои навыки лазанья и равновесие. Еще были три качели, за которые дети всегда дрались. Но в этот день всю перемену я проплакала в углу в коридоре.