Второй шанс для Кристины. Миру наплевать, выживешь ты или умрешь. Все зависит от тебя

Я знала, что роковой час приближается, но не хотела с этим мириться. Я предпочитала делать вид, что время еще есть. Я думала о том, что ты еще сошьешь мне розовое платье для выпускного бала, как мы решили, когда мне было десять. Я хотела вместе поехать в Лондон, как мы мечтали, когда я стала старше. Мне хотелось, чтобы ты все еще была со мной и подсказала, что делать, когда все вокруг погрузилось во мрак, когда парень, который мне нравился, разбил мне сердце, когда в школе приходилось особенно тяжело и я нуждалась в любви.

Как попрощаться с будущим, о котором мы так мечтали и которое вместе планировали? Как попрощаться, не причиняя боли другому человеку? Это все равно, что сказать: «Пока ты жив, но скоро тебя не станет, и нет больше никакой надежды». Как я могла попрощаться, если не хотела лишать тебя этой надежды? Пока ты дышала, мы могли сделать вид, что надежда еще есть.

Я сидела на краешке маминой постели в больнице университета Умео. У нее была отдельная палата. Отец с Патриком вышли, чтобы мы могли немного побыть наедине. В палате было тихо – невысказанные слова, словно грозовая туча, висели над нами, и на душе было тоскливо. Я сидела ссутулившись и отчаянно старалась не смотреть маме в глаза, но чувствовала ее взгляд на своем лице. Тогда я сделала глубокий вдох и посмотрела на нее. Она грустно улыбнулась, и тяжелый комок еще сильнее сдавил мою грудь. Я снова сделала глубокий вдох и натянуто улыбнулась, спросив, не нужно ли ей чего-нибудь, может быть, что-нибудь принести? Мама ответила, что все хорошо.

Хорошо? Ничего тут не было хорошего, но я промолчала. Она спросила, как у меня дела, и я сказала: «Хорошо». Тогда мама спросила, нравится ли мне золотой браслет, который она подарила на мой четырнадцатый день рождения. Я ответила, что очень. Мама пообещала, что когда мне будет восемнадцать, я получу такую же цепочку. Это украшение принадлежало ее матери. Думаю, таким образом мама как бы прощалась со мной и пыталась сказать, что всегда будет рядом. Я сидела рядом, не выпуская ее руки. Помню, как мне хотелось что-нибудь сказать, сказать, что я люблю ее, попрощаться. Чувство паники во мне становилось все сильнее. Папа с Патриком вот-вот должны были вернуться. И я сделала то, что получается у меня хуже всего на свете: спела ей песню. Это была единственная песня, что пришла мне в голову, и я жутко фальшивила. Я старалась сдержать слезы и сделать так, чтобы голос не дрожал.

Потом мы еще немного посидели в тишине, и эти несколько секунд показались мне вечностью. Я сидела, уставившись в пол, а мама смотрела на меня. Она сжала мою руку, чтобы я посмотрела на нее. Я прогнала навернувшиеся слезы, наши взгляды встретились, и мама сказала: «Кристина, позаботься о Патрике и о папе».

Взглянув на нее, я поняла, что она хотела взять с меня обещание. Мне больно было произнести эти слова. Восемь лет назад моя биологическая мать, стоя у ворот приюта, кричала, чтобы я заботилась о Патрике, что бы ни случилось. И вот прошло восемь лет, и моя приемная мать просит меня о том же. Я словно оказалась в ловушке. Это было обещание на всю жизнь, и я была не уверена, что мне хватит сил его выполнить. Я не знала, выдержу ли. Но разве могла я в тот момент ответить эгоистичное «нет» или что-то вроде «сделаю все возможное, но ничего не обещаю»?

И я сказала то, что обычно говорят в таких ситуациях, то, что дало бы ей хоть маленькую надежду, что с теми, кого она любит и кого вынуждена покинуть, все будет хорошо.

– Не волнуйся, мам. Я позабочусь о них. С Патриком все будет хорошо.

Я знала, что больше всего она переживала за Патрика – ему ведь было всего восемь, и он вот-вот потеряет свою мать. Я беспокоилась за него, за себя, за отца и за нашу дальнейшую семейную жизнь. В такие моменты понимаешь, на ком действительно держится семья – в нашем доме мама была тем связующим звеном. Она, как никто, умела всех понять и была проводником между нами.