Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы

Когда, взявшись обеими руками за белые руки медленно двигался он с ними в хороводе или же выходил на них стеной в ряду других парней и, выходя также стеной на встречу им, громко выпевали, усмехаясь, горлатые (так. – Е. Д.) девки: «Бояре, покажите жениха», и тихо померкала вокруг окольность, и раздававшийся далеко за рекой возвращался грустным назад отголосок напева – не знал он и сам тогда, что с ним делалось. Во сне и наяву, утром и в сумерки, все мерещилось ему потом, что в обеих руках его белые руки и движется он в хороводе[373]

.

Речь, как можно понять, шла здесь об одной из разновидностей игровых хороводов «с линейным построением», когда участники, разделившись на две группы, становятся в линии одна против другой «стенкой», держась под руки, и ведут своеобразный диалог, исполняя игровые песни «Бояре, а мы к вам пришли» и т. д.[374] По воспоминаниям Г. П. Данилевского, на вечере у Аксаковых 31 октября 1851 года, когда речь зашла об этом эпизоде, Гоголь «лично показал, как Селифан высокоделикатными, кучерскими движениями, вывертом плеча и головы, должен был дополнять, среди сельских красавиц, свое „заливисто-фистульное“ пение»[375]

.

В результате правки в главе II гораздо ироничнее стало выглядеть описание генерала Бетрищева, его полурусское-полуиностранное воспитание (ср.: «Несмотря на доброе сердце, генерал был насмешлив. Вообще говоря, он любил первенствовать, любил фимиам, любил блеснуть и похвастаться умом, любил знать то, чего другие не знают, и не любил тех людей, которые знают что-нибудь такое, чего он не знает» – нижний слой; «В нем было все как-то странно, начиная с просвещен<ия>, которо<го> он был поборник и ревни<тель?>, [лю]бил блеснуть, любил также знать то, чего другие не знают, и не любил тех людей, которые знают что-нибудь такое, чего он не знает. Словом, он любил <1 нрзб> похвастать умом. [Воспи]танный полуиностранным воспитаньем, он хотел сыграть в то же время роль Русскаго Барина

» – верхний слой).

Но главное – резко усилились как в этой главе, так и в последующих, инвективы против Просвещения. На самом деле, подобного рода выпады присутствовали, как мы все помним, уже и в тексте первого тома, но еще в завуалированном виде, скрываясь за иронической риторикой (знаменитая реплика Собакевича: «Толкуют просвещенье, просвещенье, а это просвещенье – фук! Сказал бы и другое слово, да вот только что за столом неприлично»). Во втором же томе и в особенности в верхнем слое сохранившихся глав накал выпадов гораздо сильнее: «Сказав это, Чичиков погладил свой подбородок и подумал: „Какая, однако ж, разница между просвещенным гражданином и грубой лакейской физиогномией“» (в нижнем слое было: «Увидя, что речь повернула вона в какую сторону, Петрушка закрутил только носом

»).

«– Дурак. Дурак! – думал Чичиков, промотает все, да и детей сделает мотишками. Оставался бы себе, кулебяка, в деревне» – превращается в верхнем слое в: «„Дурак. Дурак! – думал Чичиков, – промотает все да и детей сделает мотишкам<и>. Именьице порядочное… Поглядишь, и Мужикам хорошо, и им недурно. А как просветятся там у ресторанов да по театрам… все пойдет к чорту. – Жил бы себе Кулебяка в деревне“».