– Не хотите открыть глаза? – предложил Шапир своим мягким, шелковистым голосом.
Хьюз остановился.
– Ладно, – сказал он и повернулся к доктору, неуверенно протягивая правую руку.
Шапир подошел ближе и позволил Хьюзу взяться за его предплечье.
Стиснув пальцы на руке Шапира, Хьюз открыл глаза. Потом разжал хватку и отступил назад, вытянув руки в стороны. Из его груди вырвался сдавленный крик. Запрокинув голову, он подался вперед; широко распахнутые глаза уставились в пустое небо.
– О боже, – прошептал он и рухнул как подкошенный.
Ш.: Здравствуйте. Это я, Сидни. Я ненадолго. Признаюсь, не лучшая была идея – насчет крыши. Простите. Я не представлял, что все так… Но и права не имел подвергать вас риску. Хотите, чтобы я ушел?
Х.: Нет.
Ш.: Хорошо… Мне и самому уже тошно в четырех стенах. Сейчас бы пройтись… Я вообще много хожу пешком. Каждый день почти по две мили до работы и столько же обратно. Вдобавок я люблю менять маршруты. Что бы там ни говорили, а Нью-Йорк – красивейший город для прогулок. Если знаете, куда идти. Послушайте, тут вот какая непонятная история с Джо Темски, точнее, не история, а просто странный факт. Вы в курсе, что ему диагностировали «функциональную глухоту»?
Х.: Глухоту?
Ш.: Да. Меня это заинтересовало. Короче, я прихожу к Джо, разговариваю с ним, тереблю за рукав, заглядываю в глаза, пытаюсь хоть как-то до него достучаться. Все безрезультатно. Знаете, некоторые пациенты тем или иным образом дают понять, что меня не слышат, а иногда так и говорят. В образном смысле. Но что, если это не метафора? Такое иногда встречается у маленьких детей: им ставят задержку развития, а на деле оказывается, что у них тридцати-, шестидесяти- или восьмидесятипроцентная тугоухость. Я предположил: вдруг Джо действительно меня не слышит? Так же, как вы не видите.
Х.
Ш.: Не исключено.
Х.
Ш.: Вот именно. И ощущения, наверное, не самые приятные. Я и подумал: а что, если заткнуть ему уши? Вставить затычки.
Х.: Вас он все равно не услышит.
Ш.: Не услышит, но его уже ничто не будет отвлекать. Если бы вы наблюдали это ваше световое шоу постоянно, то вряд ли обращали бы внимание на меня и все прочее, верно? Может быть, та же ситуация и с Джо. Видимо, шум в его ушах забивает все остальное.
Х.
Ш.: Вы, наверное, не захотите говорить о том, что случилось… на крыше. Нет-нет, я понимаю.
Х.: Вам интересно, что я увидел?
Ш.: Конечно. Но не торопитесь – поговорим, когда будете готовы.
Х.: Ну да, у меня же масса других дел, помимо разговоров с вами. Столько книг нужно прочитать, столькими женщинами полюбоваться. Вам прекрасно известно, что в конце концов я все вам расскажу, потому что больше мне общаться не с кем!
Ш.: Ох, черт. Герайнт…
Х.: Прошу прощения, Сидни. Если бы не беседы с вами, я бы окончательно свихнулся, сам знаю. Вы очень терпеливы.
Ш.: Что бы вы там, наверху, ни увидели, это не дает вам покоя – вот первая причина моих расспросов. Но, в конце концов, если вы способны справиться с проблемой самостоятельно, я не стану вмешиваться, ей-богу! Пускай мое любопытство вас не тревожит. Послушайте, отставим разговоры. Давайте я прочту вам статью из журнала «Сайенс». Ее всучил мне ваш полковник Вуд – сказал, вы заинтересуетесь. Я вот заинтересовался. Тут рассказывают о находках внутри аргентинского метеорита. Авторы предлагают прочесать пояс астероидов на предмет останков кораблей межзвездного флота, потерпевших катастрофу в Солнечной системе шестьсот миллионов лет назад. Разумеется, эти ребята сперва высадились бы на Марсе. Черт-те что пишут, верно?
Х.: Не знаю. Читайте.
Темски крепко спал, поэтому Шапиру не составило труда вставить ему в уши обычные восковые затычки, какие используют люди, страдающие бессонницей. Проснувшись, Темски поначалу вел себя вполне естественно: сел, зевнул, потянулся, поскреб подбородок, лениво огляделся в поисках чего-нибудь съедобного – и все это с безмятежностью, совершенно нехарактерной, как втайне был убежден Шапир, для психопатического поведения, да и вообще для любого типа поведения, которое ему доводилось наблюдать. Темски напоминал ему здоровое, сытое, спокойное и неагрессивное животное, не такое энергичное, как шимпанзе, а более медлительное и, что ли, задумчивое – скажем, орангутана. Но затем «орангутан» начал проявлять беспокойство.