Выше звезд и другие истории

– Нет-нет. Только сейчас, когда ты рассказала свой сон. Видела его ты, а мне остаются лишь слова. И все же, да, если хочешь, я могу сказать, что знал это всегда. Я говорю на родном языке, потому что ты вернула меня домой. Где мой дом? Там, под сенью деревьев за храмом Шивы на окраине Калькутты? Или здесь? Какой из миров реален? Имеет ли это значение? Кому снится Земля? Тому, чья фантазия богаче, чем у тебя или меня, но вдвоем мы и есть тот сновидец, моя Шакти, и миры не исчезнут, пока не исчезнут наши желания.

Рассказ жены

Он был хороший муж, хороший отец. Я не знаю. Не понимаю. Не понимаю, как это случилось. Я видела все своими глазами, но это неправда. Он всегда был ласковым. Если б вы только видели, как он играл с детьми, стоило только увидеть его рядом с ними – кто угодно сразу бы понял, что в нем не было зла, ну нисколечко не было зла. Впервые я увидела его, когда он еще жил у матери, неподалеку от Весеннего озера, я привыкла встречать их вместе, сына и мать, и решила, что с парнем, который так внимательно относится к домашним, познакомиться стоит. Потом я как-то гуляла по лесу и увидела его одного, когда он возвращался с охоты. В этот раз ему не повезло, и полевой мыши не добыл, но он ни капли не огорчался. Он шел вприпрыжку да радовался утренней свежести. Именно за эту черту я сначала его и полюбила. Он все принимал легко, и, если дела шли не по его, не ворчал и не хныкал. А тогда мы заговорили друг с другом. Наверное, с этого все и началось, потому что вскоре он появился снова и уже практически не уходил. И моя сестра мне сказала – родители с нами не жили, годом раньше они перебрались южней, а мы остались, – так вот, сестра мне сказала, немножко чтобы подразнить, но в общем вполне серьезно: «Ну, если он и дальше собирается здесь торчать все дни напролет, да еще почти целые ночи, мне тут делать нечего!» И она перебралась жить чуть дальше. Мы всегда были по-настоящему близки друг другу, я и моя сестра. И это уже не уйдет. Ни с чем бы я не сумела справиться, если бы не она.

Так он здесь поселился. И я могу лишь сказать, что это был самый счастливый год в моей жизни. Мой муж приносил мне только радость. Он так много работал, не лентяйничал никогда, был такой большой и красивый. И все на него глядели этак, знаете, снизу вверх, несмотря на его молодость. По ночам на собраниях Ложи он все чаще был запевалой. Пел он прекрасно, вел уверенно, и все голоса, низкие и высокие, следовали ему и соединялись с ним. До сих пор у меня бегут мурашки, когда я вспоминаю об этом, до сих пор я еще слышу их пенье – дети тогда были маленькими, я оставалась дома, – пенье доносится из-за деревьев, светит луна, летние ночи, сияние полной луны. Никогда не услышу я ничего прекрасней. Никогда мне не будет так радостно, как в тот год.

Говорят, виновата луна. Луна и кровь. Кровь его отца. Я никогда не видела его. Он был со стороны Порогов, и здесь родни у него нет. Я всегда думала, что он вернулся к своим, но теперь я уж и не знаю. После того, что случилось с моим мужем, о его отце ходили всякие разговоры, всякие сплетни. Говорят, это что-то в крови, о чем можно и не узнать никогда, но если оно случится, то лишь при перемене луны. Все случается только тогда, когда погаснет луна. Когда все спят по домам. Говорят, тогда что-то находит, и тот, чья кровь предана проклятью, просыпается оттого, что не может спать, и он выходит наружу под слепящее солнце, и он уходит один – его тянет искать себе подобных.

Наверное, это правда, потому что с моим мужем все именно так и было. Я спрашивала сквозь сон: «Куда ты?» – а он отвечал: «Да на охоту, к вечеру буду» – и был сам на себя не похож, и даже голос менялся. Но мне так хотелось спать, я так боялась разбудить малышей, а он был так мил и внимателен, что мне и в голову не приходило встать и спросить «куда?», или «зачем?», или что-нибудь в этом роде.

Так было три или четыре раза. Он возвращался домой поздно, усталый, почти что сердитый – при его-то мягком характере! – и говорить со мной не хотел. Конечно, каждому бывает нужно вырваться поколобродить, и ворчаньем делу не поможешь. Но тут я стала тревожиться. И скорее не из-за отлучек, а из-за того, каким он возвращался, усталым и странным. От него даже пахло иначе. Волосы дыбом вставали от этого запаха. Не могла я его выносить, я спросила: «Что это – чем от тебя пахнет? Ты весь этим пропах!» А он ответил: «Не знаю» – как отрезал, и притворился, что спит. Когда же он решил, что я не смотрю на него, он вышел, и мылся, и мылся. Но этот запах остался в его волосах и в нашей постели надолго.

А потом случилось ужасное. Нелегко говорить об этом. Когда я вспоминаю тот день, мне хочется плакать. Наша младшая, наша малышка, моя крошка, она отвернулась от своего отца. Вдруг, в одночасье. Он вошел, и она испугалась, замерла, глаза широко раскрылись, она заплакала и старалась спрятаться за меня. Она еще толком-то и говорить не умела, а тут все кричала одно и то же: «Пусть оно уйдет! Пусть оно уйдет!»