◊ ◊ ◊
Общежитий при университете было пять. Номер четыре и номер пять – новёхонькие, блочного типа, с туалетом и душем в каждом блоке, располагались на территории университета, так что добежать до главного учебного корпуса можно за три минуты. Арине досталось место в общежитии номер два – коридорного типа, с двумя кухнями на этаже и одним душем внизу. Зато здесь был читальный зал с библиотекой, и можно было готовиться к зачётам и экзаменам не выходя из корпуса и не тратя времени на дорогу.
Впрочем, Арине дорога нравилась: полчаса в автобусе она проводила, вперив взгляд в окно, за которым – подмигивала огнями фар, нетерпеливо сигналила, куда-то спешила, шагала, шумела, ныряла в подземные переходы, ослепляла великолепием витрин, зазывно приглашала яркими вывесками. Она везде успеет побывать, она тоже москвичка, на долгие шесть лет. Что будет после, Арина не загадывала.
В первый же день она купила карту достопримечательностей столицы и справочник «Улицы Москвы». Названия улиц завораживали, названия переулков удивляли: Гранатный, Банный, Скатертный, Пехотный, Аптекарский, Банный, Кривоарбатский, Кривоколенный, Староконюшенный, Графский, Армянский, Хлебный, Холодильный… Был даже Учебный переулок!
Комната, которую она делила с тремя студентками, располагалась в конце коридора, рядом с кухней, и шум, не прекращающийся даже ночью, поначалу напрягал. Учебная неделя была пятидневной, в пятницу две её соседки по комнате, Надя Герас и Нелли Гуманецкая, уезжали домой, и на выходные они с Ирочкой Климовой оставалась вдвоём.
Ирочкой её звали за детское выражение лица и за детски-наивное поведение. Впрочем, наивность была своеобразным имиджем, маской, которую Климова надевала с удовольствием и которая не помешала ей забеременеть уже на первом курсе.
Ирочка жила в подмосковной Лобне, но домой на выходные не ездила, говорила, что в транспорте её укачивает, а дома доканывает мать и две приставучие сестрёнки. Арина оставалась в общежитии по другой причине: до Осташкова ехать двенадцать часов, самый дешёвый «сидячий» билет на поезд стоил больше тысячи рублей.
В выходные она каталась на метро, гуляла по московским улицам с волшебными названиями – Моховая, Неглинная, Арбат, Остоженка, Волхонка, Ильинка, Маросейка – питаясь весь день мороженым и испытывая чувство обладания этим огромным городом, который принадлежит и ей тоже: теперь она москвичка, на долгие шесть лет, от этой мысли захватывало дух.
Её московская пенсия за умершего отца (о матери сведений не было, а узнавать Вечесловы боялись: вдруг объявится и заберёт девчонку?) оказалась больше осташковской – с московской надбавкой. Арина вспоминала слова инспекторши из осташковского пенсионного отдела: «Сложишь со стипендией – и можно жить». К деньгам, которые приходили от Вечесловых, она не прикасалась, держала на сберкнижке (отдаст, когда приедет на каникулы), купила только куртку и сапоги, поскольку шубка из ламы осталась дома, а в ветровке и кроссовках декабрь ей не пережить.
Из дневника Арины