Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в.

Устав 1884 г. делал акцент на пастырской подготовке студентов, в частности настаивал на обязательности для всех студентов составления проповедей, в количестве, определенном Советом академии (§ 124). Ввиду перенасыщенности духовно-учебной системы педагогическими кадрами, большая часть выпускников академий отправлялась со второй половины 1880-х гг. в епархиальное ведомство: в дальнейшем одни принимали священный сан, другие занимали места епархиальных миссионеров, третьи уходили из духовного ведомства. Это изменение в судьбе выпускников породило в корпорациях духовных академий «практическо-пастырское» движение: с одной стороны, надо было усиливать подготовку студентов в предметах, связанных с пастырским, проповедническим, миссионерским служениями, с другой стороны, необходимо было пробудить в студентах пастырское рвение и желание применять на практике получаемые знания[868]. Движение имело определенные успехи: к проповеднической деятельности была привлечена часть студентов, хотя исключительно практическая направленность этих занятий вызывала опасение в отторжении этой части от научных занятий и падении общего уровня научно-богословского образования[869]

.

Естественно-научная апологетика – уникальный предмет в учебных планах МДА – так и не стала полноценным предметом преподавания: вопрос о введении его в учебные планы всех академий вставал неоднократно, но безрезультатно. После кончины Д.Ф. Голубинского (f 1903) кафедра не замещалась, хотя члены корпорации МДА выдвигали предложения о более определенной постановке апологетики и о конкретном содержании учебной программы[870]. Отсутствие естественно-научной апологетики в составе предметов высшего духовного образования оценивалось как ненормальное в духовно-учебных кругах и с общецерковной точки зрения. В духовно-учебных дискуссиях начала XX в. неоднократно звучали предложения – общие и конкретные – по изменению этой ситуации, но проблема не была разрешена[871]

.

Обострилась в этот период в духовных академиях и традиционная проблема небогословских предметов. Акцент в обсуждениях этой проблемы был перенесен с учебного процесса на научный: требовали ли эти предметы научного развития в стенах академий или должны были рассматриваться исключительно как вспомогательные[872]. Диапазон мнений был широк, традиционные решения приводили к новым вопросам, и ситуация казалась безвыходной[873]

. В реальной жизни академий акцент на «вспомогательности» философии, филологии, гражданской истории не делался, курсы читались полноценные, но перед преподавателями, занимающими гуманитарные кафедры, вставали непростые методические вопросы. Наиболее острым был вопрос о единстве и различии методов гуманитарных и богословских наук, который, хотя и не заявлялся в официальных дискуссиях, активно обсуждался на личном уровне[874].

Оценки места и значения классических языков в высшем богословском образовании были неоднозначны и в этот период. Для научной работы с богословскими источниками было необходимо основательное знание древних языков, но их изучение требовало много времени и неизбежно «теснило» богословские предметы. Академии были заинтересованы в том, чтобы абитуриенты уже имели определенный уровень познаний в классических языках: лишь при этом условии можно было преподавать богословие с первого курса на серьезном, а не пропедевтическом уровне. Преподаватели богословских наук – Священного Писания Нового Завета, догматического богословия, церковной истории – старались на вступительных экзаменах проверить умение читать и понимать богословские тексты на греческом и латинском языках. Чаще всего следовал удручающий вывод: большинство абитуриентов оказываются слабо подготовленными к научным занятиям богословием.

Члены корпораций духовных академий, надеясь найти выход в более эффективном изучении древних языков, высказывали предложения изменить устаревшие методы их преподавания. Но собственными силами сделать это было очень сложно, оплачивать же университетских специалистов, при наличии собственных кафедр, духовно-учебная власть не соглашалась[875]. Были попытки перестроить преподавание древних языков в академиях на более практический лад, сделав акцент на переводе богословских текстов. Но осложняла ситуацию педагогическая задача академий: для подготовки преподавателей по классическим языкам для духовных семинарий нужно было специальное филологическое образование. Как и на предыдущем периоде, гармонично соединить научно-богословскую и педагогическую задачи и разрешить на практике так и не удалось.

В 1889 г. в трех академиях – СПбДА, МДА и КДА – был сделан обязательным для всех студентов 1-го курса еврейский язык[876]. Ходатайствовал об этом – для своей академии – еще в 1886 г. Совет СПбДА: изучение Священного Писания Ветхого Завета, библейской истории и археологии без знания языка оригинала не отвечало уровню высшей богословской школы, а научные исследования выпускников духовных академий в области библеистики – научным требованиям[877].