Выживший. Чистилище

Так, а что делать с телами? Бросить здесь? Утром их по-любому обнаружат, а затем найдут и тела в бандитской хате. Само собой, пробьют биографии и сопоставят эти насильственные смерти, тут связь прослеживается даже невооруженным глазом. И начнут искать того, кому насолили и столичные гости, и местные урки. В принципе, пусть ищут, даже если кто-то из одесских уголовников еще в курсе того, зачем приехали сюда их столичные коллеги, вряд ли они побегут рассказывать это в первый же отдел НКВД.

А если… Внезапно возникшая в голове мысль заставила меня аж привстать с корточек. А если устроить инсценировку с расстрелом местной братии московскими урками? Правда, для этого необходимо, чтобы кто-то один остался в живых и мог потом свидетельствовать перед своими, что это именно залетный расправился с его подельниками.

Работа тонкая, но оно того стоила. Но для начала нужно позаимствовать у одного из покойных плащ и головной убор. Пожалуй, шляпа, полями которой можно прикрыть глаза, подойдет для этой цели лучше. Шляпа почти чистая, а плащик, конечно, малость извалялся в грязи, но пока иду до «малины», под дождем он немного отмоется. Правда, тесновато сидит сверху моей куртки, но ничего, потерпим. Драться, имея «браунинг», я не собирался. Так, теперь нужно избавиться от тел, чтобы в ближайшее время их никто не обнаружил. Черт, так не хочется с ними возиться, а деваться некуда, если я хочу, чтобы мой план удался в полной мере. Хотя, конечно, гарантировать ничего нельзя, но, во всяком случае, это лучше, чем ничего.

И куда все-таки их тащить? Быстренько обследовал окрестности, про себя молясь, чтобы сюда не забрел случайный прохожий, и решил, что наилучшим местом для упокоения станет канализационный люк. Надеюсь, покойнички не забью сток, и не всплывут в вонючей воде.

Была еще мысль изуродовать их лица при помощи конфискованного у Червонца мини-тесака, чтобы в случае чего затруднить опознание, однако от этой идеи все же пришлось отказаться. Не только потому, что такая работа была мне не по нутру, уж как-нибудь я бы себя переборол. Просто оба в свое время побывали в руках кольщика, то бишь татуировщика, и имели отличительные знаки, по которым их все равно могли бы опознать. Нет, далеко не факт, что эти «нательные картинки» занесены в какие-нибудь милицейские каталоги, но исключать этого было нельзя. Мысль о том, чтобы вырезать соответствующие куски кожи, вызвала у меня отвращение, все ж таки даже у такого отмороженного мокрушника, как я, существуют какие-то принципы.

Ладно, пора двигать на малину, пока люди не разбежались, хотя при таком дожде я бы на их месте спокойно переночевал в хате, как сиплый и советовал москвичам. Вполне вероятно, уже дрыхнут, так что придется как-то нарушить их покой.

Однако разбойнички, вопреки моим предположениям, еще вполне себе бодрствовали. Заглянув в щелку между шторками, я мог увидеть заставленный бутылками и едой стол, чьи-то руки, периодически тянущиеся к спиртному или съестному, и расслышать глухой бубнеж. Что ж, дальше выжидать нет смысла, нужно действовать.

Стучу в дверь, и спустя несколько секунд щель между занавесками расширяется, вижу небритую рожу с залысиной, пялящуюся на меня с прищуром, которая почти тут де пропадает. Секунд через десять со скрипом приоткрывается входная дверь.

— Золотой, а ты чего вернулся? — спрашивает все тот же сиплый голос. — И чего один, без Козыря? Червонца почему-то еще нет…

Я поднимаю голову, и говоривший видит, что перед ним совсем не Золотой, а какая-то незнакомая физиономия. Хотя, вероятно, что и знакомая, вдруг у этих столичных было с собой что-нибудь вроде фоторобота — портрета по устному описанию. Как бы там ни было, не давая ему времени на принятие решения, бью ножом точно в сердце, подхватываю бьющееся в агонии тело и аккуратно укладываю в сенях, а сам быстро распахиваю дверь, ведущую в хату. На мгновение, во время которого я на автомате успеваю пересчитать присутствующих, возникает немая сцена. Пять человек, плюс хлопотавшая возле печки бабка. Решение созревает мгновенно. Словно в компьютерном шутере, перевожу ствол с одного объекта на другой, нажимая спусковой крючок, и отыгранные, словно сбитые кегли, один за другим валятся на пол. «Браунинг» стреляет не настолько громко, чтобы привлечь внимание даже случайных прохожих, не говоря уже о жителях соседних домов.

Закончив, поворачиваюсь и так же быстро исчезаю. В живых оставляю только бабку. Мой расчет строился на том, что подслеповатая старушка сумеет разглядеть только плащ и надвинутую на глаза шляпу, которые недавно видела на московском уголовнике, и соответственно, укрепится во мнении, что это именно он и наведался на «малину», зачем-то перестреляв всех местных уголовников и по какой-то причине пощадив лишь ее одну — старую, болезную женщину.