Выживший. Чистилище

Между тем в нашу сторону косились чуть ли не все посетители кафе. Понятно, мы тут выглядели, как бы помягче сказать, инородными телами. Но лично мне было плевать, у меня имелись деньги, желание нормально поесть и уделить толику внимание девушке, которая мне нравится. А вот одной компании, сидевшей через столик, было не наплевать. Трое охламонов лет по 25 и с ними девица весьма развязной наружности в какой-то момент принялись довольно громко обсуждать наш внешний вид. Вскоре, уже не стесняясь окружающих, они закатывались чуть ли не в голос. Если бы дело касалось только меня, я бы, может быть, и стерпел, давно научившись не обращать внимания на дебилов, тем более поддатых. Но когда дело касается чести моей спутницы — тут совсем другое. И в какой-то момент я не выдержал, спокойно поднялся и неторопливо прошествовал к столику хохмачей, невзирая на протестующий шепот Варечки, призывавшей не обращать на дураков внимания. При моем приближении смешки стихли, но пока они не выглядели особо встревоженными.

— Чего тебе, дядя? — лениво поинтересовался парнишка в белом костюме и белых штиблетах — мечте Остапа Бендера.

— Вы, молодые люди, имеете слишком много здоровья? — почему с еврейско-одесским акцентом поинтересовался я у ребятишек. — Так я могу вам его немного подпортить, если не укоротите свои языки.

— Ты чего, дядя, страх потерял? Да ты знаешь, кто я? — сплющив окурок в пепельнице, начал приподниматься зарозовевший говорун, но я легко надавил на его ключицу, заставив сесть обратно.

— Если молодые люди хотят себе проблем, то я имею честь их вам предоставить. Только не в этом приличном заведении, а на улице.

— Слушай, дядя, да ты борзый, да? — вскочил еще один искатель приключений на свои ягодицы, и тут же, выпучив глаза и раскрыв рот, сел обратно. А что вы хотели, тычок даже согнутым пальцем в солнечное сплетение на какое-то время заставляет потенциального соперника думать о том, как набрать в легкие воздуха, а не о том, как помахать кулаками.

Ну все, понеслась! Повскакали дружки, замахали ручонками… Блин, надо аккуратнее с ними работать, чтобы не разнести к чертовой матери этот «Гиацинт». Народишко-то вон уже начинает к дверям пробиваться, а официант помчался в подсобку, не иначе, звонить в милицию. Значит, и затягивать не надо.

Однако от красивого удара ногой в прыжке с разворота, как тогда в камере Бутырки, я все же не удержался. Захотел покрасоваться перед Варей, и отправил обладателя белого костюма в короткий полет на его же столик, тут же рухнувший под тяжестью тела. Хоть кино снимай, Ван Дамм отдыхает! Раздался звон разбитой посуды, чей-то женский визг, а я в этот момент ловко уклонился от ярко-красных ногтей спутницы моих оппонентов, мелькнувших в сантиметрах от моего лица. Все это сопровождалось такой заковыристой тирадой, что, будь я более хорошо воспитан, мог бы и покраснеть. Девушка, что же вы себя так ведете, словно портовая шлюха! Женщин я обычно не бью, но когда мне пытаются выцарапать глаза и при этом вспоминают нехорошими словами мою маму — это условие автоматически перестает действовать. Посему смачная оплеуха моментально охладила пыл драчуньи, заставив ее плюхнуться задницей на пол.

Оглядев поле боя и возившихся на полу соперников с размазанными по мордам кровавыми соплями, я удрученно покачал головой и пальцем подманил к себе выглядывавшего из-за дверного косяка подсобки давешнего официанта. Когда тот осторожно приблизился, поинтересовался:

— Милицию вызвал?

Тот молча кивнул. Я достал деньги, отсчитал пятьсот рублей, затем, секунду подумав, добавил еще пару сотен, и сунул ему в кармашек пиджака, откуда торчал платочек.

— Это за съеденное-выпитое и беспокойство. Думаю, покроет убыток.

Официант часто закивал, явно испытывая желание побыстрее испариться. Самое интересное, что оркестрик как ни в чем ни бывало продолжал наяривать «Рио-Риту». При этом парни довольно здорово пели хором на немецком языке, наверное, исполняли классический вариант. Невозмутимые, как тапер в салуне, где ковбои бьют друг другу морды. Хотя этих недоносков, ползающих на карачках у моих ног, ковбоями назвать язык не поворачивался.

Я вернулся к нашему столику, где Варя все еще пребывала в легком шоке, помог ей надеть плащ, и мы покинули это оказавшееся не совсем гостеприимным заведение. О том, чтобы захватить недоеденное, мысли как-то не возникло.

— Клим, зачем ты устроил это побоище? — высказала мне спутница на улице, когда мы на квартал отошли от кафе.

— Так они сами на меня накинулись.

— Ну и не надо было к ним подходить.

— Извини, они оскорбили твою честь.

— Так-то оно так, но все равно комсомол и партия рукоприкладство не одобряют.

Может, и не одобряют, но я-то видел, что ей приятен сам факт того, что за нее вступился мужчина, раскидавший троих… нет, четверых, включая мегеру с красными ногтями, соперников. Между тем мы добрались до ее дома.

— Не спят еще, — сказала Варя, бросив взгляд на освещенные окно второго этажа.

— А ты им не рассказывай про кафе и драку, скажи, что на работе задержалась.

— Комсомол и партия…