Выживший во тьме

– Не ты первый, – хладнокровно заметил я. – От чумки вашу породу водкой лечат. Или крепленым вином, если память не изменяет. Коньяк-то лучше. Или как?

Щенок обиженно отвернулся и положил морду на лапы. Я погладил его по загривку:

– Зато согрелся. Не от коньяка, так от возни.

Говорят, алкоголь обманчив. И не единожды услышанная теория всегда убеждала в обратном: мол, при сильном холоде крепкими напитками только создается видимость тепла. Не могу с этим спорить. Тем не менее жидкость подействовала: дрожь исчезла, и даже появилось ощущение легкого опьянения. Но бедный пес не понимал моей полупьяной ухмылки и лишь поскуливал в такт непрекращавшемуся дождю.

Отправиться в путь мы смогли не раньше обеда. Я распалил костер из остатков деревьев, желая накормить себя и пса горячей пищей, а заодно и просушить вымокшую одежду. Накидка все-таки помогла не очень… Щенок, съев положенную норму, начал закрывать глаза, но я предупреждающе прикрикнул:

– Но-но! Не спать! Потерпишь, Черный! Я же не сплю!

У меня самого слипались глаза, а руки висели как плети. Две таких ночи подряд – это слишком. Как выдерживал такое раньше, сам не знаю. Но ведь выдерживал, а тогда было куда хуже. Раздет, разут, без ясного понимания всего случившегося. В страхе и унынии, не имея ничего в запасе, – а сейчас было все. Нет, чем лучше живешь, тем слабее сопротивляешься невзгодам. А может, и нет. Знание, что всегда есть место, куда можно прийти, где есть еда и тепло, дает надежду – это очень много!

Назад мы не шли – плелись. То я отставал от щенка, то он от меня. Дойдя до какого-то полуразрушенного дома, я окликнул его:

– Сюда! Отдохнем – а утром на переправу. И чтоб я этого берега больше в глаза не видел…

Посидев в укрытии пару часов, мы опять поднялись. Разведка, как ни крути, все же произошла. Пусть не в том объеме, какой планировался, но часть города теперь на карту попала. Не знал, что развалины здесь тянутся так далеко…

Едва взгромоздил на спину мешок, как меня пронзило знакомое ощущение опасности. То, что нас преследуют, мы поняли одновременно. Мне всей кожей, всеми чувствами, обострившимися до предела, стало ясно: чужие, кто бы это ни был, близко! Но если я еще не знал кто, то псу, получившему от поколений предков великолепное звериное чутье, это было ясно. Еще никто и нигде не пытался нападать на нас, но теперь мы оба знали: роли переменились. Это мы стали намеченной жертвой, и те, кто шел за нами давно и упорно, наконец выбрали место для нападения!

Щенок подскочил и весь напрягся. Сон с него словно слетел – так четко и резво он вбежал на ближайший пригорок и внимательно, не отрываясь стал всматриваться в сторону, куда мы направлялись. Оттуда слегка дул ветерок, и при каждом его веянии у собаки вырывался глухой рык. Что-то волной пронеслось и по моим жилам…

– Что ты? – почти шепотом вымолвил я, чувствуя, как спина покрывается холодным потом. Предчувствие пугало не зря…

Пес сорвался, несколькими прыжками подскочил ко мне и ухватил за штанину.

– Бежим?

Он уперся лапами в землю и стал тянуть так, что ткань затрещала.

– Бежим…

Я мигом собрался, оглянулся еще раз в ту сторону, куда так пристально смотрел щенок, и устремился за ним. Мы неслись, почти не выбирая дороги! Пес, скорость которого значительно превосходила мою, часто останавливался, поджидал, пока я, задыхаясь и обливаясь потом, настигал его – и вновь устремлялся вперед. Такой гонки я не помнил уже давно. Бег, когда я спасался в день Катаклизма, был хоть понятен и объясним – я видел, от чего спасаюсь, – а на этот раз приходилось всецело полагаться на щенка. Но мне даже в голову не могло прийти, что он стал бы так себя вести понапрасну… Миновали несколько разрушенных кварталов, пролезали между сдвинутых стен, перепрыгивали ямы и трещины. Я перемахнул через ров, который в обычном состоянии предпочел бы обойти, и, не удержавшись, растянулся на земле, застонал:

– Не могу больше… Стой!

Щенок уже стоял рядом. Его бока ходили ходуном – при его размерах преодолевать эти ямы и холмики было еще труднее. Но он все так же пристально смотрел туда, откуда мы убегали.

– Да что же там такое? Что ты учуял?

Пес ощерил клыки. Что это могло означать? Что-то или кто-то преследовал нас – и щенок полагал, что его следует бояться… Вот только чуять, как он, я не умел…

– Что же ты меня так тащишь… Я сам! Погоди, дай хоть вздохнуть. Куда мы мчимся? Давай встретим его здесь! Справились же с тем кротом…

Но щенок явно не разделял моей убежденности и нетерпеливо перебирал лапами, дожидаясь, пока я встану.

Он опять притих, застыл как изваяние и весь вытянулся. Я положил руку на эфес. Пес глухо гавкнул – мол, тихо ты… – и скользнул в катакомбы. У меня, оставшегося одного, засосало под ложечкой.

Черный вернулся неслышно и сразу стал меня торопить, всем телом демонстрируя, как нужно спешить.

– Да… Такой собаки еще ни у кого не было. Ты – единственный в своем роде. Если бы еще и говорить умел! Что ж, будь по-твоему…