Взбаламученное море

- Bonjour! - говорил он, дружески подходя и протягивая руку, как будто бы между ними ничего неприятного не было. - Вы знаете, что произошло с madame Леневой? - начал он сейчас же.

- Ее брат тут идет! - шепнул было, указывая на Басардина, Бакланов.

- Ничего!.. Я ему сам все говорил: он нисколько не в претензии, - говорил Петцолов. - Imaginez! - присовокупил он: - она нанимает на улице Saint-Honore бельэтаж!.. имеет ложу в опере!.. Словом, живет с каким-то англичанином-крезом.

- Которого предпочла вам, как вас мне! - сказал Бакланов.

- Oui! - подтвердил весело Петцолов: - а, ecoutez: вы были у здешних господ?

- Был, - отвечал Бакланов.

- Не правда ли, какие чудные люди?

- Превосходные!

- Как они ласкают молодежь! чудо!.. Adieu!

- Вы уж уходите?

- Да! Я завтра из Лондона уезжаю.

- Что так?

- Так!.. Нужно еще в Австрию заехать, просить тамошнего раскольничьего митрополита сюда переехать!.. - прибавил Петцолов уже полушопотом.

Бакланов только посмотрел на него.

"Чорт знает что такое!" - подумал он, когда молодой человек отошел.

18.

Агитатор и раскольник.

В одной из самых сытных лондонских таверн, в Сити, сидело, между прочим, много и русских купцов, приехавших на выставку.

Купец, попавшийся нам в Дрездене, тоже тут обедал.

Его решительно поедал глазами сидевший невдалеке от него Виктор Басардин. Наконец, заметив, что купец доел последнее блюдо и стал утирать свою бороду, он прямо подошел и сел против него.

- Вы знакомы, кажется, с господином Баклановым?.. - сказал он.

- С каким господином Баклановым? - спросил купец не без удивления.

- С одним моим знакомым; на выставке вы с ним кланялись.

- Не знаю-с! - отвечал односложно купец.

- Но мы вас знаем и уважаем!.. - продолжал Виктор заискивающим голосом. - К вам ведь приходил на днях человек?.. прибавил он таинственно.

Купец посмотрел на Басардина внимательно.

- Приходил-с! - отвечал он как-то отрывисто.

- Ну, сами согласитесь, у нас ведь Бог знает что с раскольниками делают... наконец с вами самими!..

Купец несколько времени переводил беспокойный взгляд с Виктора на салфетку и с салфетки на Виктора.

- Что кому за дело-с, что со мной ни делают! - проговорил он наконец.

- Да, конечно, - отвечал Виктор, потупляясь: - но тут общая польза!

- Какая это польза такая! Ничего мы такого не знаем и не наше дело.

- А я полагал было... - произнес Басардин.

- А коли полагали, так не угодно ли самим: площади у нас в Питере и Москве большие, рассказывайте там, что вам охота.

- Так что ж вы других-то к тому подводите?.. Вы здесь наболтаете Бог знает что, а потом за вас ответствуй.

- Ну, уж вы можете быть спокойны, что здесь вас никто не выдаст.

- Как не выдаст?.. Как вы бумаг-то в руки насуете, так тут с поличным словят. Вы, значит, только одно и есть, что человека-то под гибель подводите!

- Ну, уж нас никто не может укорить, - возразил Виктор, поматывая головой: - чтобы мы простого русского человека не любили и не желали ему добра.

- Благодарим на том покорно-с! Только словно бы того, пожалуй, нам и не надо: вы, баре, сами по себе, а мы, мужики, сами по себе. вы вот государя императора браните, а мы ему благодарствуем и полагаем так, что собака лает, а ветер носит... В Бога, вон, вы пишете, чтобы не веровать, и то мы ничего: считаем так, что от нерассудка вашего это происходит.

- Что ж, мы не из-за денег же к вам стремимся?

- Да денег мы вам и не дадим; деньги у нас не ворованные, а потом и трудом нашим нажитые.

- Чиновникам давали же их! - возразил Виктор ядовито.

- Чиновники-то все-таки маненечко царские слуги, а не самозванщина...

Басардин наконец встал.

- На вас, значит, и надежды никакой питать нельзя!.. произнес он.

- Мало че, что надежды, а что ежели бы теперь во Франции али в Австрии было, я бы, себя оберегаючи, комиссару вас представил, отвечал внушительно купец.

- Как это глупо! - сказал Виктор, уходя.

- Что делать-то! Неученые! Инако думать и полагать не умеем! - отвечал купец.

19.

Прокламации.

Три дня уже как Сабакеев и Бакланов с женой ехали обратно в Петербург. Последний всю почти дорогу не пил, не ел ничего и был чрезвычайно грустен; а Сабакеев, напротив, оставался совершенно спокоен и все сидел на палубе и смотрел на море.

По случаю небольшого числа пассажиров, Бакланов с женой занимал отдельную каюту. В один вечер, ложась спать и снимая с себя, между прочим замшевый пояс, он проговорил вполголоса:

- Ах, обуза, обуза проклятая.

- Что такое это вы сказали? - спросила вдруг его Евпраксия.

Последнее время она заметно присматривала за мужем.

- Так!.. Ничего!.. - отвечал Бакланов.

- Какая это у вас обуза? - продолжала Евпраксия.

Бакланов молчал.

- Да ну же, говори! - сказала она.

Бакланов усмехнулся.

- Да вон... из Лондона... порученье дали.

- Что-о-о? - воскликнула Евпраксия.

- Да не кричи, пожалуйста! - перебил ее Бакланов: - из Лондона!.. - прибавил он шопотом.

- Что из Лондона?

- Прокламации!

Евпраксия даже отступила несколько шагов назад.

- Ах, вы, сумасшедший человек! Сумасшедший! - воскликнула она: - где они у вас, подайте сейчас!

- Как возможно!.. Я не хочу подлецом быть!