Взбаламученное море

- Подлецом вы будете, если привезете их. Для чего вы это делаете?

- Чтобы возбудить.

- Кого? к чему?

- Да к чему бы то ни было. Все лучше, чем оставаться при настоящем порядке.

- Как к чему бы то ни было! - воскликнула Евпраксия: - да вы в самом деле после этого злодеи какие-то!.. Кто вам дал это право делать?.. Кто вас уполномочивал?

- Вся Россия вас растерзает, если ей хоть пальцем указать на вас.

- Ну, оставьте меня, пожалуйста, в покое!

- Нет, не оставлю. Вы, кажется, совершенно забыли, что у вас есть дети, у которых вы промотали все состояние и для которых должны теперь трудиться, а не в рудники итти.

- До рудников еще далеко, - проговорил Бакланов с улыбкою.

- Очень недалеко! Не успеете, я думаю, носу в Петербург показать, как всех вас в крепость пересажают.

- Кто же узнает?

- Да уж и знают, вероятно, давно. Не один раз уж, вероятно, телеграфировали об вас.

Замечание это заметно сконфузило Бакланова.

- И кем увлекся?.. Кому подражать стал?.. - продолжила между тем Евпраксия: - мальчишкам!.. Неужели настолько рассудку-то нет, чтобы понять это своим умом?

- Однако в числе этих мальчишек и брат ваш.

- Брат увлечен несчастною любовью своею. Она этаких и подбирает: или энтузиастов, или дураков... Подайте сейчас, где у вас эти бумаги? - заключила она, вставая и подходя к мужу.

- Да вон... в поясе!... отвяжись только! - отвечал Бакланов как бы с досадой.

Евпраксия сейчас же проворно взяла пояс. Оборвав до крови ногти, она сама расшила его и начал выкидывать из него в отворенное окно бумажки.

- Все ли тут? Нет ли еще?

- Все тут, ей-Богу!.. - отвечал Бакланов.

Евпраксия и самый пояс бросила в море. После такого поступка жены, Бакланову стало как-то легче.

- Чорт с ними, в самом деле! - сказал он, сибаритским образом разваливаясь на койке.

Евпраксия уселась в кресла.

- Как это вам могло прийти в голову, скажите, пожалуйста? сказала она.

Евпраксия с грустью качала на него головою.

- Я было сначала и отнекивался, - продолжал Бакланов: надулись, перестали со мной говорить... мне уж и неловко стало.

Евпраксия усмехнулась.

- Вашему ничтожеству я уж и слов не нахожу; да хороши и они, хороши! - проговорила она и на другой день не оставила в покое и брата.

Она взяла его за руку, увела к себе в комнату и заперла дверь.

- Что это такое ты с собой везешь? - спросила она его прямо.

- Что везу? - спросил, в свою очередь, мрачно Сабакеев.

- Я знаю уж что! - отвечала Евпраксия.

Валерьян посмотрел себе на руки.

- Проболтался тот, болтушка-то! - сказал он.

- Мало что он проболтался, я все у него отняла и выкинула.

Валерьян продолжал спокойно глядеть себе на руки.

- Точно то же и с вами намерена сделать! - продолжила Евпраксия уже с улыбкой.

Сабакеев молчал.

- Сделаю, а? - спросила она, ласково взяв его за руки.

Сабакеев грустно усмехнулся.

- Ты ведь сама очень хорошо знаешь, что со мной ты этого не сделаешь ни ласками ни угрозами... К чему же поэтому и говорить? добавил тот.

- Знаю, - отвечала Евпраксия со слезами на глазах: - но я думала, что ты это сделаешь для меня!.. Что ты этим погубишь себя, в этом я совершенно уверена, а твоя погибель для меня все равно, что погибель всех детей моих, значит, более чем мои собственная.

- Очень жаль! - отвечал, по-видимому, совершенно равнодушно Валерьян: - и если бы от этого в самом деле погиб я сам, мать, ты, дети твои, все-таки я ни на шаг бы не отступил.

- Бог с тобой! - сказала Евпраксия.

- В Бога я не верую, но что поступаю так, как следует поступать честному человеку, в этом убежден, - сказал он и, хлопнув дверьми, вышел на палубу.

Евпраксия поняла, что больше с ним говорить было нечего, и остальную дорогу она уже ничего не ела и целые дни почти все плакала.

Сабакеев все это видел, зеленел от волновавших его чувствований, но не сказал ей ни единого слова в утешение.

20.

Петербургский пожар.

Пассажиры шли в таможенную кронштадтскую залу. Вещи разложены были по идущим вокруг столам. На среднем столе лежали паспорта. Чиновник в очках перебирал их и не совсем спокойным голосом произнес:

- Господин Сабакеев!

Сабакеев вышел. Евпраксия, бледная как перед смертью, видела, что у брата в это время подергивало щеку.

- Потрудитесь пожаловать вон в эту комнату! - произнес чиновник, показывая на одну из дверей.

Сабакеев пошел. Вслед за ним вошел также и солдат-жандарм.

Все пассажиры переглянулись между собой. У Евпраксии были полнехоньки слез глаза. Она старалась их смигнуть, но утереть не смела.

В залу вошли еще несколько лиц и что-то такое объявили. Пассажиры заволновались и стали беспокоиться. Таможенные чиновники принялись торопливо осматривать вещи.

Бакланов и Евпраксия, занятые своим положением, не обратили сначала на это внимания.

- Господин Бакланов! - провозгласил наконец тот же чиновник.

Бакланов переглянулся с женой и побледнел.

- Пожалуйте в следующую комнату! - сказал чиновник.

Бакланов пошел.

Прочие пассажиры продолжали торопливо прятать свои вещи и бегом уходил из залы.

Бакланов наконец с раскрасневшимся лицом возвратился к жене.

- Всего осматривали, - произнес он.