Взрослые истории. Перестать страдать и начать жить

– Ты что! – начала Алиса, но тут же спохватилась: – А, дежурство? Ерунда какая. Пожалуйста!

– Да? Тогда банзай, – и Валера делает Алисе одолжение, беря пирожок и жуя его со скучным лицом.

– Вкусно ведь! – искренне говорит Лёня, зажмурившись от удовольствия. Кстати, неплохой парень, и уж точно не манипулятор.

Но вот ведь незадача – именно поведение Валерия, его капризы, торгашество и пренебрежение вызывают у Алисы потребность добиваться его внимания.

Вообще, мне кажется, что в семье мужчина должен заниматься демистификацией, учить детей распознавать крючки, не пробрасывать и не ловиться на них, отличать причины от следствий. Если отец этого не делает, то и вырастают маменькины сынки, вроде Валеры и Гоши.

Следующий этап плана Рузанны – Алису нужно одеть модно и стильно, и она везёт подругу на квартиру к торговцу импортными шмотками.

– О деньгах можешь не беспокоиться, – говорит она Алисе, – будешь возвращать по частям.

Это тоже индикатор – манипулятор впаивает свою помощь с последующей отдачей, чтобы прочнее привязать к себе жертву.

Алиса примеряет несколько вещей, выданных ей фарцовщиком, но все они не очень ей нравятся.

– Рузанна, кого ты привела? – недовольно спрашивает парень. – Она что, с Урала?

Это такое презрительное выражение, обозначающее крайнюю степень тупости, серости и непродвинутости. После такого оскорбительного заявления хочется уйти и никогда больше не встречаться с этим человеком. Но Алиса очень старается не подвести Рузанну, поэтому проглатывает оскорбление, смотрит ещё несколько вещей и наконец выбирает две или три.

Утром, собираясь на работу, она репетирует перед зеркалом волшебную фразу:

– Я – самая обаятельная и привлекательная. Я – самая обаятельная и привлекательная… Да ну, ерунда какая – то.

Ей никак не удаётся поверить в свою привлекательность! Может быть, причина кроется в Алисиной маме? Они живут вместе, мама контролирует, во сколько Алиса выходит из дома, что она носит и с кем дружит. И, учитывая, что самые сильные свои убеждения мы все выносим из детства, скорее всего, именно мама внушила Алисе мысль о некрасивости.

На работе Алиса из всех сил сдерживается, чтобы в перерыве не побежать к теннисному столу. Вместо этого она усаживается возле Лёни и Валеры, играющих в шахматы, хотя ей абсолютно не интересно наблюдать за партией. Тем не менее она честно выполняет указания Рузанны:

– Ты такой талантливый, – говорит она Валере.

– Климова, ты что, в теннис не играешь? – спрашивает Лёня.

– А, надоело, – отвечает Алиса, с тоской поглядывая не дверь. – Я хочу в шахматы научиться.

Ой, Алиса, берегись! Привыкнешь лукавить – забудешь, что значит быть честной.

– Похвально, только вряд ли осилишь, – Валерик не лишает себя удовольствия поддеть Алису – мол, куда уж тебе, дурочке, до меня, такого интеллектуала.

В общем, пока не очень получается у Алисы привлечь благосклонность этого пижона. Она звонит Рузанне с отчётом.

– Что, так и не решилась надеть обновку? И аутотренинг не помог?

– Нет. Не помог, – с грустью отвечает Алиса.

Рузанна спешит на помощь – заставляет подругу надеть модные вещи и выводит её на прогулку. Вроде бы сработало – по крайней мере на следующий день Алиса всё же приходит на работу в обновке.

– Что это ты так разоделась? – интересуется Валентина Михайловна.

– А это я у подружки ночевала и не успела переодеться, –

выпаливает Алиса заготовленную ложь.

– Честно говоря, я не ожидала увидеть на тебе такие вещи…, – модница Инна как бы сделала комплимент Алисе, словно прибавила ей баллов за импортные шмотки.

– Да у меня ещё есть! – хвастает Алиса, поддаваясь соблазну произвести впечатление.

А Валентина Михайловна потихоньку спрашивает её:

– Ты что, за Валеркой бегаешь?

– Кто?! Я?! А что, очень заметно? – быстро сдаётся Алиса.

– Не знаю как другие, но я-то сразу усекла. Не понимаю только, зачем тебе это надо. Он избалованный, несерьёзный, маменькин сынок.

Возможно, как раз это Алиса и ищет подсознательно: либо у неё не получится завоевать Валеру, либо получится, и он скоро её бросит – в обоих случаях ей обеспечено страдание и полновесное подтверждение того, что никому она не нужна.