Взрыв

Рядом с Гровсом лежала Лейда. Белые волосы ее были распущены, тонкие бретельки купальника сдвинуты с плеч. Из всех девушек ресторана Гровс выбрал ее. Она подкрашивала губы после купания и следила за Гровсом. Не пропустить бы момента, когда Гровс перестанет дремать, оказать внимание, одарить лаской.

У стены, поодаль от Гровса и Лейды, сидели Жак и Уоткинс. Они тоже искупались, но давно уже обсохли. Можно было бы снова лезть в разогретое море, но они выжидали, когда очнется Гровс.

Жак держал рюмку и откупоренную бутылку коньяка. Несколько опустошенных бутылок уже валялось у его ног, и все равно Жак был недоволен. Словно в прорву вливал в себя Гровс, но, будучи пьяным, ни слова не обронил о самом главном, о том, что касалось судьбы Жака или хотя бы эксперимента над солдатом. Неужели так ничего и не получится?

Лейда иногда посматривала и на него. Он знает эти взгляды. Пусть догадается: Уоткинс рядом, зачем же зазывать? Но если бы не Уоткинс, все равно Жак не стал бы сейчас вязаться с Лейдой. Риск! Если уж Гровс ее выбрал, то поперек ему не становись. Сама Лейда под пьяный настрой разболтает. Кроме ого, основное сейчас — в важнейшем для Жака выяснении вопроса его жизни.

Если потребуется, то большого труда не составит ему пройти до асфальта, это за небольшим перевалом, метрах в ста отсюда — там стоят автомашины с девицами. Нет, сегодня он не будет дробить свои силы и мысли.

Ожидание затянулось. Солнце висело над головой и безжалостно палило, от скал, нависших над пляжем, веяло прокаленным воздухом.

Жак поставил рюмку и бутылку коньяка на плоский камень, медленно вошел в воду. От морской прохлады стало немного легче. Он нырнул и с открытыми глазами распластался на самом дне. Пока был запас воздуха, он просунул руку под огромный каменный выступ, а потом смотрел вверх, как над ним, шевелясь, смыкались красные нити водорослей.

И тут пришла мысль о возможной смерти. Если заставить себя остаться на дне всего несколько минут, то, вероятно, потеряешь сознание и уже бессознательно начнешь глотать воду вместо воздуха. Тогда — конец. Не будет Гровса, городка под куполом, безжизненных солдат — ничего не будет. Все равно впереди один конец, рано или поздно. Ну и зачем тянуть, во имя чего? Сколько можно с сердечным трепетом заглядывать в глаза тому же Гровсу? Все равно выше его не станешь, своего желания не исполниишь. И это — всегда. Не Гровс, так найдется другой такой же, не в научном Центре, так на континенте, — везде одно и то же. Разве он, Жак, настоящий человек, если все время обязан выполнять чужую волю? Робот! И будет до конца дней своих только роботом. Даже получив большие деньги за добросовестную службу на Талуме, он не сравняется с людьми, подобными Гровсу. Они ведь тоже что-то получат, но их прибавка будет, конечно же, больше, чем у него, Жака. Это значит, что он пожизненно обречен находиться в зависимости от них, а то и в полном подчинении. Нет в нем человека, нет и не будет. Ну и зачем жить?

Уже сдавило грудь, нестерпимо хотелось кашлять. Жак закусил губы и все чего-то ждал, словно вот-вот появится воздух, — тогда он будет еще долго лежать на дне морского залива и, может быть, решит вот эту тягостную задачу с собственной жизнью. Если еще две-три минуты не получит воздуха, то навечно останется на этих обглоданных морем камнях с глубоко засунутой в расщелину рукой. И не скоро отыщут его, затянутого водорослями, если, конечно, будут искать. Нет, не будут. В мире никто никому не нужен, каждый занят только собой. Человек ищет другого человека только для того, чтобы получить что-то необходимое: материальные ценности, знания, информацию, удовольствия... А что он, мертвый, может кому-то дать? Ничего. Разве что наследство — его заработанные деньги, находящиеся в банке. Но без его воли посторонним лицам об этом нечего и думать, а близких родственников нет... Некому и незачем искать. Будет он лежать долго, белый, размочаленный водой, как тряпка, и его начнут есть рыбы, маленькие и большие, тыкаясь тупыми рылами с кругло выпученными глазами в его живот, щеки, грудь.

Жак содрогнулся, увидел прямо перед собой повисшего морского окуня, словно нацелившегося колючими плавниками в его сердце. Уже ни о чем не думая, он дернул руку, почувствовал боль от острого каменного скола. Тотчас вода оторвала его тело от морского дна и вынесла на поверхность.

Боже! Какое сияние кругом! Солнце, свет, воздух, цветные камни... И — Лейда. Живи, для тебя это создано; все, что видишь, все может доставить тебе радость. А ты — о смерти... Отдышавшись, он заулыбался, встретив взгляд Лейды, чуть ли не бегом бросился к ней.

— Что с тобой? — прошептала она и повела головой в сторону всхрапывавшего Гровса: дескать, осторожнее.

Но Жак не хотел принимать во внимание никаких предостережений.

— Ты была моей и будешь моей! Поняла? — обнимал он мокрыми холодными руками разогретые солнцем девичьи плечи. — Все кругом... Это все мое! Наше с тобой!..