Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

Куда бы ни заносил Даля его имперский долг, его беспокой­ный дух пребывал в глубинах русского языка и фольклора. Прогуливаясь с друзьями перед обедом в их петербургском поместье, Даль встретил человека, который представился соло­вецким монахом. Распознав поволжский акцент в его речи, Даль смог определить, из какой он губернии и даже из какого уезда. Мгновение спустя монах, оказавшийся беглым крепост­ным, пал в ноги лингвисту (Мельников-Печерский 1873: 289). «Я думаю по-русски, — писал Даль. — Человеческий разум при­надлежит тому народу, чей язык употребляет» (2002b: 258). Тем не менее на протяжении всей карьеры Даля преследовало враждебное отношение к нему неумеренных националистов, которые знали о его происхождении и считали неправильным, что иностранец и иноверец занимается тайнами русского на­рода. В 1832 году Даль был арестован за собранные им сказки, в которых власти обнаружили недопустимые политические намеки; могущественные друзья-писатели помогли ему выйти на свободу. В 1844 году Лев Перовский поручил Далю написать исследование о скопцах, которые кастрировали себя и своих последователей ради благочестивой жизни. Когда Николай I обнаружил, что автор исследования — лютеранин, он прика­зал Перовскому найти православного автора для столь щекот­ливого предмета; статью переработал и подписал Надеждин.

В 1844 году Перовский нашел для Даля новое поручение: иссле­довать старинный вопрос о том, совершают ли еврейские под­данные империи ритуальные убийства. Чиновники дали утвер­дительный ответ, а исследователи до сих пор спорят, был ли к этому меморандуму причастен Даль. Не совсем понятно, как он мог быть непричастен: он был одним из высших руководите- телей министерства и курировал там этнографические и сход­ные с ними работы. Однако этой записке, как и другим экстре­мистским начинаниям, исходившим из министерских недр, не был дан ход.

В поздний период работы Даля принимают антипросвещен­ческое направление. Начав с возражений против того, что рус­ский язык портят иностранными словами, он дошел до сомне­ний в пользе грамоты для простого народа. Историк Александр Пыпин заметил о Дале и его круге: они «догадывались, что меж­ду жизнью образованного класса и жизнью народа есть какой- то разлад, и думали, что он может быть покрыт и изглажен куль­том народности, но они совсем не понимали, как это может сделаться... Этнографы и писатели этой школы, на словах вели­кие любители народа, на деле не раз становились к нему в не­навистное отношение соглядатаев и сыщиков (в делах по рас­колу)» (1890: 1/418—419). Двоюродный брат Чернышевского, Пыпин относился к министерской этнографии как к культу народности, самооправданию власти, своего рода этномифо- логии. Словарь Даля, огромный успех его жизни, также стал мишенью для возражений и сомнений. Одни критики обвиня­ли Даля, что он сам придумывал слова; другие прославляли сло­варь как памятник богатству русского языка. Спор продолжился и в XX веке: Владимир Набоков восхищался словарем и посто­янно пользовался им, а Борис Пастернак высмеивал его искус­ственный язык Перед смертью Даль, поклонник Сведенборга и убежденный спирит, организатор опытов с вращающимися столами и вызовом духов, принял православие.

В 1848 году Перовский попросил Даля уничтожить свои за­писки, так как в это беспокойное время их содержание могло

259

Илл. 19. Пушкин и Даль в виде святых Косьмы и Дамиана. Икона XIX века 

быть небезопасно для чиновника столь высокого ранга. Даль повиновался и сжег сотни страниц ценнейшего материала. Немногие сохранившиеся страницы показывают автора с нео­жиданно меланхолической стороны. Преследуемый подозре­ниями и обвинениями, Даль находил утешение только в семей­ной жизни, поддержке начальства и смирении:

Счастливый семьянин, обеспеченный милостью министра внутренних дел в домашних нуждах моих, я должен с без­молвною покорностью выслушивать оскорбительные для верного гражданина и подданного обвинения, должен молча отдать лучшую часть моего доброго имени, моей чести! Чувства и помышления наши скрыты; человеку не дано средств разоблачать их перед судьями и свидетеля­ми, для убеждения в нравственной чистоте своей и непо­рочности; но человеку дана покорность в несчастии, тер­пение и непоколебимая вера в будущность (2002b: 262).