Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

Конечно, ориентализм Григорьева был нетрадиционным (Knight 2000; Schimmelpenninck 2010). Используя профессио­нальные знания, Григорьев трудился во имя имперского доми­нирования над восточными и западными колониями и над са­мой имперской нацией. Старший современник Курца из «Сердца тьмы» (см. главу 11), он всем — и жестокостью, и уче­ностью, и этномифологическими увлечениями — был похож на него, только работал не на Компанию, а на саму Империю, и потому сделал куда большую карьеру. Немедленно после сво­его скандального возвращения из Оренбурга Григорьев стал профессором восточных языков в Петербургском университе­те. Он также участвовал в работе нескольких комиссий Мини­стерства внутренних дел: по азиатской торговле, по налогооб­ложению киргизов, по наблюдению за студентами университетов, по каторжным тюрьмам. В 1872 году он вошел и в «еврейскую комиссию», которая рассматривала предложе­ния по отмене черты оседлости. Мнение Григорьева было ос­новано на «научном» знании вопроса: «Все зло заключается в том, что евреи не хотят существовать теми средствами, как ос­тальное народонаселение, не хотят заняться производитель­ным трудом». Разрешить евреям жить вне черты оседлости опасно дл# всех народов России, писал он в другой антисемит­ской записке. «Кто раз очутился во власти евреев, того они из рук уже не выпустят» (Веселовский 1887: 251).

В конце 1874 года Григорьев был назначен начальником Главного управления по делам печати, совмещая этот пост вер-

265

ховного цензора империи с кафедрой истории Востока Петер­бургского университета. Он контролировал открытие новых периодических изданий и надзирал за уже выходящими, опре­делял процесс прохождения ими цензуры и систему штрафов за нарушения введенных им порядков. Он разрешил Достоев­скому публиковать «Дневник писателя» без предварительной цензуры, но больной и опальный Некрасов молил Григорьева о снисхождении. Когда недовольный журналист явился на при­ем к Григорьеву пожаловаться на закрытие своей газеты, цен­зор отвечал ему так, что журналист сам себе показался кирги­зом, которого Григорьев бросил умирать в степи (Градовский 1882: 499). Григорьев вмешивался в государственную полити­ку в отношении украинского языка, который предпочитал на­зывать «малороссийским наречием». В длинной записке он объяснял, что наложил запрет на украиноязычные публикации в ответ на угрозу сепаратизма: «Допустить создание особой простонародной литературы на украинском наречии, значило бы поэтому содействовать отчуждению Украйны от остальной России» (Веселовский 1887: 265). Почти в то же самое время, в 1876 году, Григорьев был организатором и председателем Меж­дународного съезда востоковедов в Санкт-Петербурге, открыв его речью на французском языке.

Идеи и карьера Григорьева шире, чем ориентализм в пони­мании Сайда. Вероятно, лучшим определением их было бы сло­во Салтыкова-Щедрина, «ташкентство» (см. главу 1) — россий­ская версия имперского бумеранга, которая переносила ориенталистские методы правления на имперскую нацию. В Санкт-Петербурге и Оренбурге знания и взгляды Григорьева были востребованы властями на самом высоком уровне, пото­му его карьера и получилась такой успешной. Перейдя из уни­верситета на службу в Министерство внутренних дел, оттуда в колониальную администрацию на востоке империи, потом вернувшись к академическому востоковедению и поднявшись до позиции всероссийского цензора, Григорьев сделал успеш­ную карьеру имперского чиновника, чьи разнообразные обя-

266

занности полностью основывались на ориентализме. Действи­тельно, что для Григорьева не было Востоком? Конечно, кирги­зы представляли собой Восток и в таком качестве подходили для ориенталистского управления. Но это же касалось украин­цев, и евреев, и каторжников по дороге в Сибирь, и столичных студентов, чьи волнения давали повод применить к ним степной опыт Григорьева. Ну и конечно же сюда относились литераторы Петербурга и Киева, выстроившиеся перед ним и дрожавшие то ли от страха, то ли от ярости, как киргизы. У Владимира Даля внутренняя колонизация вела к положительной версии ори­ентализма — стереотипным суждениям о моральном превос­ходстве экзотизированных «простых людей», русских и каза­ков. У Василия Григорьева ориентализм действовал напрямую, дискриминацией и принуждением, но только, «к крайнему огорчению» востоковеда, без права вешать туземцев. Зато он мог казнить книги.