Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

Недавно институциональная экономика описала два спосо­ба отношений между ресурсами, государством и гражданами (North et al. 2009). В «естественном государстве» доминирую­щая группа ограничивает доступ к ценным ресурсам, создает на их основе ренту и управляет населением с помощью принужде­ния и благотворительности. Другой социальный порядок возни­кает в «государстве открытого доступа», которое берет внутрен­нее насилие под демократический контроль, предоставляя гражданам равный доступ к образованию и карьере. В таком обществе нет правовых и метафизических различий между элитой и народом. Соотношение между этими двумя типами государства и природными ресурсами подразумевается, но не описывается в этой работе Дугласа Норта и его соавторов. В ис­торической перспективе ясно, что изобилие природных ресур­сов не давало государству выйти из ресурсной зависимости, а их нехватка, напротив, стимулировала развитие системы от­крытого доступа, зависящей от человеческого капитала.

И все же из этого правила есть исключения. Несмотря на изобилие нефти, Норвегия и Канада успешно диверсифициру­ют свои экономики. Нидерланды к концу XX века преодолели «голландскую болезнь». В России «неравномерное развитие» по Троцкому означало, что отдельные регионы в отдельные пери­оды полностью зависели от торговли сырьем, а в других разви­вались ремесла и обрабатывающая промышленность, что вело к нехватке рабочих рук и к бурному развитию. Политически с ресурсной зависимостью можно справиться. Исторически она приходит и уходит.

В российской истории было много моментов, когда частные люди и государство получали выгоду от добычи сырья — соли, древесины, железа, зерна... Бывало и так, что государство пыта­лось организовать промысловую торговлю новым и особо при­быльным ресурсом. Но в России было только два периода об­щей зависимости государства от моноресурса, два периода ресурсной зависимости: эра пушнины и эра нефтегаза. Хотя между ними нет исторической преемственности, у этих пери­одов много сходства. Зависимость государства от таких ресур­сов делала трудовое население излишним. Для добычи, хране­ния и транспортировки безопасность была более важна, чем свобода. Добыча этих ресурсов — грязное дело, и оно уничто­жает природную и культурную среду. И, как нефть сегодня, меха тоже считали баррелями.

Мы знаем, чем кончилась первая ресурсная зависимость: Смутным временем. Истощение пушного зверя в России и спад международного спроса на него, вызванный технологическим развитием в Европе, вызвали экономический кризис, за кото­рым последовала череда религиозных, военных и династичес­ких конфликтов. Кризис вынудил государство к радикальному изменению московских нравов, выбору новой династии голо­сованием, импорту европейского просвещения и формально­му установлению империи. Государство перенаправило свою колонизационную деятельность с богатых мехом восточных лесов на богатые зерном южные степи, а потом на богатое шелком Закавказье и богатую хлопком Среднюю Азию. Но нич­то, кроме нефти, не сравнилось с пушным промыслом по при­былям, устойчивости бизнеса и обретенному величию государ­ства. Менялись и потребители, хотя цивилизованному человечеству понадобилось немало времени, чтобы избавить­ся от своего пристрастия к меху.

Часть III

КОММУНАЛЬНАЯ ИМПЕРИЯ

Глава 6

Черное волшебство

В 1849 году создатель поселений в Новой Зеландии обвинял британских колониальных чиновников в том, что они «глубо­ко убеждены в неполноценности или ничтожности других классов». Усиливая аргумент, он добавлял, что у этих людей «больше привилегий, чем у любого другого класса в любой ев­ропейской стране, кроме разве России» (Wakefield 1849: 59). В Новой Зеландии и в других британских колониях расстояние между привилегированными и дискриминированными группа­ми зависело от расы, а последняя определялась цветом кожи. Видимые расовые признаки определяли все множество разли­чий между группами, подчиняясь простой матрице из услов­ных цветов, сводившей все разнообразие человечества к не­скольким категориям: «белые», «черные», «желтые», «красные»... (Gates 1985). Но в обществе внутренней колонизации, которое аннексировало, ассимилировало или уничтожило своих вне­шних и внутренних «других», почти все имели одинаковый цвет кожи. Место рас здесь заняли сословия — правовая кате­гория, по функциям схожая с расой и кастой, но отличная от них по происхождению. Раса представлялась как принадлежа­щая природе, каста обычаю; сословие определялось законом. Как и раса, сословие определяло роли и регулировало отноше­ния между людьми. Как и каста, оно было наследственным и практически несменяемым: изменить сословную принадлеж­ность было трудно или невозможно. Как раса и каста, сословие пришло в столкновение с современностью, капитализмом и ранними попытками демократической политики.

Хотя у расы предполагалась биологическая природа, а у со­словий — правовая, на деле оба конструкта принадлежали сфе­ре культуры. Культурное конструирование расы натурализова-

143