Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

Новая земля имела название: Ингрия. Петр основал здесь герцогство Ижорское, но рассматривал ее как

terra nullius, не имеющую своего наследия или «предания». Слабо населенная финскими крестьянами, оккупированная Ингрия была не очень привлекательной колонией и совсем невероятной мет­рополией. Ее низкие земли, холодные зимы и частые наводне­ния затрудняли все начинания власти — военные действия, су­доходство, строительство, торговлю. Но Петру нравилось это место на Неве. Оно обманчиво напоминало Амстердам, где юный царь учился государственным делам и европейской жиз­ни. На этих берегах была жива память о Ганзе, а может, и о Рю­рике. Чтобы править Россией с нуля, нужна была внешняя точ­ка, откуда можно было бы запустить новый проект.

Проведя четыре месяца в Ост-Индской компании в Амстер­даме в 1697 году, Петр познакомился с голландской колониаль­ной практикой и ее составными элементами — кальвинистской энергией и радикальным духом раннего голландского Просве­щения, технологическими прорывами и бухгалтерскими книга­ми, экономической теорией и таможенной практикой меркан­тилизма. Гидом царя в его европейском путешествии был Франц Лефорт, кальвинист из Женевы, который служил новгородским наместником, а до того объездил Россию от Архангельска до Крыма. Под его началом великое посольство посетило импер-

149

ские центры Европы — Кенигсберг, Лондон, планировалась и поездка в Венецию; но для стажировки в искусствах империи была выбрана Голландия. Лидер европейской торговли и колы­бель Просвещения, Голландия была тогда центром огромной империи, чьи источники богатства находились еще дальше от Амстердама, чем российские от Санкт-Петербурга.

Николай Карамзин в 1811 году иронизировал над попыткой Петра «сделать Россию Голландией» (1991: 36). И правда, в Ев­ропе не было и нет двух более различных стран, чем Россия и Нидерланды. Однако Голландия была популярна, как и сама идея переделки страны в соответствии с чужой моделью. По голландскому образцу перестраивалась Пруссия, где успех был обеспечен сочетанием личной энергии монарха с религиоз­ным пробуждением народа (Gorski 2003). Прусский король Фридрих-Вильгельм делал ставку на пиетизм, который обеспе­чил нужный баланс между протестантской энергией и социаль­ной дисциплиной, и вдобавок приглашал кальвинистских ко­лонистов. В отличие от Фридриха Петр подавлял религиозное пробуждение, видя в нем еще одно проявление русского вар­варства. Петровская реформа православия подчинила церковь государству и не оставила места народному энтузиазму.

Историки по-разному описывали политику Петра, находя в ней «реформы», «модернизацию» или «революцию». В моих терминах, петровские преобразования стали еще одним шагом во внутренней колонизации России. В отличие от прежних этапов петровская колонизация касалась не столько террито­рии страны, сколько ее населения. Ресурсозависимая экономи­ка Московской Руси предоставляла подданных самим себе, но эта зависимость осталась в прошлом вместе с принесенным ей богатством. Новизна петровского государства была в том, что оно зависело от населения и его производительного труда. Как заметил один иностранный наблюдатель, подданные Петра — его «единственные источники золота и серебра» (Hughes 1998: 135). Основав империю, Петр положил начало всеобщему на­логообложению и воинскому призыву, полицейской дисципли­не и низовому сопротивлению. Грандиозная задача — пере­строить сеть уделов, собиравших ясак и другие виды дани, в единое, законопослушное, собирающее налоги государство — так и не была решена ни им, ни его преемниками (Raeff 1983). Экономические идеи Петра обычно считают авторитарной версией голландского и британского меркантилизма. Для этих конкурировавших империй меркантилизм был стратегией, которая увеличивала доходы имперских государств, монополи­зируя их торговлю с дочерними колониями. Ученичество в ста­рых и новых имперских центрах Европы помогло Петру по­нять правила этой игры. Он знал то, что трудно понять историкам: в России мать и дочь, метрополия и колония были одним телом, и император был господином их обеих. Хоть Петр не сформулировал этот принцип, он реализовал его, и практика инцеста изменила меркантилистские подсчеты. По­скольку колонии находились внутри империи, можно было забыть о заботах меркантилистской Европы: пошлинах, пират­стве, торговом балансе с колониями. Важнее всего было то, что империя могла не беспокоиться о рентах в метрополии. Нало­жив на население подушный налог и другие сборы, финансис­ты Петра не делились со столичными рантье, которые достав­ляли все больше беспокойства заморским империям. Огромные колонии давали прибыли или убытки, но суверен распоряжался ими без оглядки на жадное население метропо­лий. Для империи это была отличная сделка.