Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

ло имперскую власть; культурное конструирование сословия легализовало ее. Чем большие культурные дистанции между группами создавало такое конструирование, тем менее ста­бильными оказывались сами конструкты. По словам карибско- го психиатра и философа Франца Фанона (Fanon 19б7: 183), колониальная ситуация была «зоной оккультной нестабильно­сти», и это сильное выражение особо применимо к ситуации внутренней колонизации.

Terra nullius

Британские колонисты применяли английские законы к любой земле, которую считали лишенной правовых установле­ний. Этот принцип империализма назывался

terra nullius, «ни­чейной землей». Хотя по факту люди на земле жили, по закону она считалась необитаемой. Принцип ничейной земли позво­лял игнорировать все существующие там обычаи, права соб­ственности и порядок наследования. На практике этому прин­ципу следовали гораздо раньше, чем он был кодифицирован британцами (Gosden 2004). История о необитаемой земле — робинзоновом острове — стала символическим центром коло­ниализма, его несбыточной утопией. Физиократы XVIII века расширили применение terra nullius и сузили понятие населе­ния, связав его с обязанностью возделывать земли: закон не должен был признавать обществ, которые не делали этого над­лежащим образом (Nelson 2009; Boucher 2010). Принцип

terra nullius был риторически связан с библейской идеей творения земли «из ничего» и с локковской идеей tabula rasa, что созда­вало удобное единство имперской политики, богословия и эпи­стемологии (Arneil 1996; Bauman 2009).

Во многих акциях Петра I видно интуитивное применение принципа ничейной земли. Петр представлял себя как творца не только Российской империи, но и страны, народа и даже самого себя. Он изменил множество законов и институтов и не

144

скрывал, а скорее преувеличивал новизну своих начинаний; иногда, пишет внимательный историк, он намеренно играл роль иностранного завоевателя (Wortman 1995: 1/44). Еще за­метнее это стремление представить допетровское состояние страны как terra nullius

у интеллектуалов Высокого Имперско­го периода, которые прославляли Петра. Сто лет спустя после его смерти министр финансов Егор Канкрин говорил, что Петр настолько изменил русских, что лучше бы им теперь называть­ся петровцами, а Россию переименовать в Петровию (Riasanovsky 1985: 109). Виссарион Белинский рассказывал о творении Петра словами, взятыми из Книги Бытия: «Петр сво­им мощным "да будет" разогнал тьмы хаоса, отделил свет от тьмы и воззвал страну великую к бытию великому, назначению всемирному» (Белинский 1954: 5/117). В том же духе Белин­ский призывал историков прекратить споры о Рюрике и сосре­доточиться на Петре, который «несравненно важнее» для созда­ния государства (1954: 5/94). Петр Чаадаев писал, что «Петр Великий нашел у себя дома только лист белой бумаги» и «мо­гучим дуновением смел все наши учреждения», «вырыл про­пасть между нашим прошлым и нашим настоящим» и «грудой бросил туда все наши предания» (цит. по: Ермичев, Златополь- ская 1989: 205, 225). Медный всадник — памятник Петру в его столице — представляет императора скачущим через невскую бездну, в которую сброшены, как говорил Чаадаев, «все наши предания».

В своих философических размышлениях об истории Чаада­ев выдвинул необычную идею, согласно которой «точка от­правления народов определяет их судьбы», исток становится центром, начало — предназначением: своего рода телеология наоборот. Найдя похожую мысль у Токвиля в «Демократии в Америке», Чаадаев писал другу (неизвестно, насколько серьез­но), что Токвиль украл у него эту идею. Комментаторы до сих пор сомневаются, имел ли он в виду под началом, равносиль­ным открытию новой земли, деяния Рюрика, или Петра, или обоих. И Чаадаев, и Пушкин называли петровские преобразо-

145

вания «революцией»; с этим согласны некоторые историки1. Если это действительно была «революция», она опережала ре­волюции в США, Гаити, Франции. Работая над незавершенным романом «Арап Петра Великого», Пушкин привел историю сво­его черного предка, Абрама Ганнибала, в пример того, как Петр хотел изменить свой народ:

Петр имел горесть видеть, что подданные его упорствова­ли к просвещению, желал показать им пример над совер­шенно чуждою породою людей и писал к своему послан­нику, чтоб он прислал ему Арапчонка с хорошими способностями <....> Император был чрезвычайно доволен и принялся с большим вниманием за его воспитание, при­держиваясь главной своей мысли (1995:67).