Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

доходов оброк и другие подати. Если дворянам не удавалось получить доход с имения, государство выдавало им субсидии, беря их земли и крепостных в залог и таким образом гаранти­руя выживание поместий и их владельцев. Экономические вы­годы от крепостных поместий были ненадежными, и извлечь их было все более трудно; зато другие блага — демонстратив­ное потребление, сохранение образа жизни, различные приви­легии власти — были гарантированы империей. Огромные масштабы и внеэкономическая природа отличали крепостное право от американского рабства (Kolchin 1987). Растянувшие­ся на десятки и сотни верст, населенные сотнями и тысячами «душ», земли российской знати были по сути дела некоммер­ческими предприятиями. Когда черные рабы не приносили прибыли, плантаторы не держали их из поколения в поколе­ние; но именно это происходило с миллионами крестьян из тысяч имений в Высокий Имперский период. Удерживать кре­постных, несмотря на финансовые потери, было не исклю­чением, а правилом. С начала XIX века империя предлагала дво­рянам закладывать земли вместе с крепостными в государственных банках. Залоговые суммы редко выплачива­лись; государство конвертировало их во внешние долги и инф­ляцию. К 1856 году почти 2/3 крепостных мужского пола (6,6 миллиона душ) были заложены, но продолжали принадлежать прежним владельцам; имения, конфискованные за долги, ис­числялись несколькими десятками (Pintner 1967: 37—42). Вып­лачивая дворянству огромные займы под залог крепостных, правительство отказывало в кредите торговцам и промышлен­никам. Большую часть своей истории империя ограничивала индустриальное развитие в пользу непроизводительного крепо­стного сельского хозяйства.

Крепостные субсидировали империю, а империя субсидиро­вала крепостничество. Эта политика, доведенная до совершен­ства министром финансов Егором Канкриным (1823—1844), вызывала насмешки многих историков, особенно марксистов. Однако и советские колхозы часто не окупали себя, и тогда государство поддерживало их и уж во всяком случае их управ­ленцев. В XXI веке, когда европейские фермы примерно треть своих доходов получают от государства, у Канкрина найдутся сторонники. В центральных регионах России крепостное пра­во было механизмом социальной политики; его сохранение диктовалось сословными интересами дворянства и дисципли­нарными интересами империи (Moon 1999). Аргументы в пользу сохранения крепостничества ссылались на задачи со­хранения дворянской доблести, семейных ценностей, народ­ной культуры и природного окружения — экологический кон­серватизм позапрошлого века.

Начиная со Смутного времени механизм предоставления земель во внутренних областях России был примерно таким же, каким он был в то время во многих частях колониального мира, от Вирджинии до Новой Зеландии. Захваченная или опу­стевшая, земля рассматривалась как

terra nullius

, и служилые люди получали ее в оплату их услуг государству. Но им нужнее были деньги, а чтобы заработать на этих землях, владельцам нужна была рабочая сила. Ее можно было найти на месте или привезти издалека. В любом случае новым землевладельцам приходилось использовать институты принуждения, а выбор их невелик, от рабства до крепостничества с отдаленной пер­спективой найма или арендаторства. Соловьев и Ключевский считали, что общей причиной крепостного права была низкая плотность населения, и с ними согласны современные эконо­мисты (Domar 1970; Millward 1982). Важны, однако, детали. Были колонизованные земли (например, Австралия, Сибирь или Новороссия), которые были недонаселены, и людей туда привозили издалека. Но были и такие, как Индия или Централь­ная Россия, где рабочая сила была доступна; тогда крестьян приходилось охранять, чтобы они не покидали родные места, и принуждать к работе.

Но внешняя колонизация тоже нуждалась в крестьянском труде. Помещики имели право переселять своих крепостных на новые земли или покупать крепостных с тем, чтобы пригнать их к месту нового поселения. В XVIII — начале XIX века такие насильственные переселения крепостных были массовыми и дорогими операциями (Sunderland 1993). Поскольку без надеж­ды на прибыль никто не стал бы переселять, охранять и кор­мить сотни семей, массовые переселения меняли природу кре­постного права, подчиняя его экономической рациональности. Ведущий историк-марксист 1920-х годов Михаил Покровский признавал развитие «плантационного крепостничества», ори­ентированного на производство, вывоз и продажу сельской продукции, только начиная с XIX века (2001: 10; Кагарлицкий 2003). Самый важный русский роман о крепостном праве — «Мертвые души» Гоголя — посвящен именно проекту переселе­ния, который высмеивается здесь в целом и в деталях.