Your Mistake

После обеда я оставил Курта в обществе вновь прибывших именитых родственников, а сам вернулся на плато. Все было так странно, чтобы не сказать, страшно, хотя что именно меня пугало, объяснить я не мог, как ни старался; с помощью Гордона я собрал кое-какие припасы, вино, сыр, бекон, яйца, солидный мешок угля, я подумал, раз мы осаждаем замок, нужно позаботиться о провианте. Раз у нас есть позиции к отступлению, нужно их заранее подготовить.

В доме было так тихо, что я стал его будить: завел старинные часы, настроил радио, поймав какой-то легкомысленный фокстрот, зажег свечи и камин, моментально добавившие тепла и уюта, затрещавшие, заворковавшие на все лады. Скрипнул креслом-качалкой и неожиданно подивился тому, какое все маленькое, миниатюрное, до всего можно дотянуться, до всего буквально достать рукой, откуда примерещились мне огромные расстояния, полные чудес и приключений? Откуда родилось в моей голове зазеркалье, игры с пространством и временем?

Нет для нас времени…

Нет для нас места…

В дом заглянул Гордон, увидел меня с книгой в кресле, заулыбался:

– Доктор, а я вот шмотки приволок. Если позволите, я посмотрю белье на полках, возможно, милорд решит здесь заночевать.

Я кивнул, в глубине души надеясь на подобный исход, и Гордон заскрипел наверху дверями шкафчиков и комодов.

– Святые люди эти Фариши, – пробормотал лакей, закончив осмотр. – Все на местах, все отстирано, отутюжено, как при хозяйке. Вот только пыль смахнуть, если позволите.

Я поднялся с кресла и похлопал его по плечу:

– Работай, Гордон. Только ответь: ты знал хозяйку?

– Нет, доктор Патерсон, откуда? Но я наслышан о ней от Фаришей, сэр.

Я покинул дом, оставляя его на попечение Гордона, взявшегося за уборку с энтузиазмом истого горца, приводящего в порядок родовое гнездо. Мне хотелось пройтись, а потому я взял свою кобылу под уздцы и неторопливо пошел вниз по дороге.

***

У озера, там, откуда замок был виден как на ладони, меня ждали.

В том, что ждут именно меня и ждут недобро, и сучковатые палки в руках отнюдь не помогают им в ходьбе, я понял как-то сразу, и у меня был шанс вскочить в седло, но мизерный шанс, крохотный, не настолько лихим наездником я был, чтобы показывать ковбойские трюки из вестернов, и стащить меня обратно было проще простого. Должно быть, поэтому я и не пытался, не играл в ковбоя, остался психиатром, лихорадочно обдумывающим ситуацию, пока делал последние пять шагов навстречу.

– Джентльмены? – как можно спокойнее задал я вопрос, предлагая интонацией разойтись и дать мне дорогу.

– Он! – уверенно заверил патлатый тип, вполне тянувший на вожака. – Точно говорю вам, парни: он! Вот этот сучий потрох, шлюха барская, с чокнутым милордом спит, жопу подставляет! Как ж ты, сучка, в рот берешь, коль убогий наш своих девок забыл, ебет только тебя? Можь, покажешь?

Пять подпевал несмело заржали над плоской шуткой и покрепче сжали дубье. Многовато их было для одного меня, шесть здоровых мужиков, не блещущих интеллектом, и словами не пробить, и рук не хватит. Разве время потянуть?

Я дернул повод, и норовистая моя кобылка, умничка, сообразила, послушалась, вроде как взбрыкнула и заартачилась, но заслонила меня и грозно фыркнула на обидчиков. Я не знал этой лошади, не знал ее возможностей, но пока кобыла играла на моей стороне.

– А мож, жопу мне лизнешь, сучка блядская? – не мог уняться вожак. – Вот прям здеся, туточки, я только штаники спущу? Подмоешь меня, лизунок, так и отпущу без переломов?

Это он напрасно затеял, сам лишь запачкался, дурень, уж что я умел в этой жизни – не обращать внимания на брань.

– Вроде ты из йоркширских, нет? – спросил я, копируя легкий акцент милорда, а потом рискнул перейти на гэльский, которому обучился у Курта. – Говор у тебя не наш, и слова незнакомые.

Дурная моя манера бить по больному, снова ведь попал, мужик аж скривился и подпевалы захихикали уже над ним, а на меня взглянули с интересом.

– Местный я, мразь! – рявкнул вожак, перехватывая дубину.

– Половинка он, ваша милость, – буркнул коренастый крепыш, тоже на гэльском. – Вот и ссучится оттого, что половинка, весу добирает.

Все снова захихикали.

– Я тебя, жополиза, и один уделаю! – презрительно фыркнул вожак и повел плечами, разминая.

– Парни, хотите пари? – обратился я к его шайке, старательно в мыслях и на словах отделяя их от вожака, коренных горцев – от некрасивых слов и поступков.

Тут уж патлатый не стерпел, атаковал молча и быстро, я вновь заслонился от удара кобылой и повелительно крикнул:

– Палку мне! Ну! – Голос мой, голос психиатра, не подвел, и крепыш не побрезговал, помедлил самую малость, но оружие кинул.