Your Mistake

– Какой богатый выбор! – хмыкнул я. – Твоя мачеха предрекла мне расстрел, интересно, чем порадует братец?

– Джеймс, уезжай! – это было сказано быстро и так тихо, что я едва расслышал.

– Как? – не понял я.

– Просто уезжай, немедленно, сошлись на срочный вызов. Я ошибся, взяв тебя с собой.

– Придурок! – только и смог ответить я. Вот тебе и восхищение, черт бы побрал дурного моего пингвина.

– Ладно, – он гневно дернул щекой. – Подожди меня в спальне, Патерсон, там поговорим.

– В спальне нам будет чем заняться, – кольнул я в уязвимое место, мстя обидой за обиду, и Мак-Феникс поспешно оставил меня одного.

Минут через десять я сбежал из гостиной, взявшись проводить пожилого епископа. Всю дорогу до своей опочивальни он молчал, но у дверей роскошно убранных покоев вдруг изрек с видом тишайшего смирения:

– Содомия – смертный грех, молодой человек, но не мне вас наставлять на путь истинный, нет, не мне. Юность грешна одним своим существованием, юность полна любви и желания, юность – это великая сила и великая власть!

Он смотрел мимо меня, я повернул голову, проследив за его взглядом, и с удивлением обнаружил, что смиренный служитель Божий глаз не может оторвать от Альберта, что-то объяснявшего слугам в конце коридора. Епископ заметил мой интерес, слегка покраснел и заторопился к себе.

«Дрочить пошел, – мстительно подумал я, ибо, каюсь, от слов о смертном грехе у меня мурашки пошли по коже. – Вот ведь старый развратник. Но Альберт-то, Альберт! Ведь нет ничего, ни ума, ни таланта, одна красота и сумасшедший сексапил, но всегда будет королем положения, юный бессмысленный божок!»

Мак-Феникс уже ждал в нашей комнате, такой маленькой и уютной, что на душе тотчас сделалось легче. Без лишних слов он обнял меня, запустил пальцы в волосы и принялся целовать, с таким пылом, что я вцепился в него как сумасшедший.

– Мальчик мой, – прошептал Курт, с трудом оторвавшись от моих губ. – Ты молодец, ты настоящее сокровище, но, Джеймс, послушай меня хоть раз за полгода: уезжай! Сделай, как я прошу!

– Я не могу, – покачал я головой, нежно касаясь пальцами его щеки. – Ведь ты же знаешь: я не могу. Завтра приезжает Слайт, я должен держать руку на пульсе!

Он тотчас отпустил меня:

– Ну да, не стоит забывать об этом. Не стоит. Ты и Слайт.

– Курт!

Он отступил на шаг и усмехнулся:

– Дурная непослушная птица. Что ж… Тогда перебирайся к Тиму, скоро нагрянет толпа, не все столь добры, как понимающий проблему епископ.

– Хорошо, родной, как скажешь. Видишь, я же слушаюсь тебя!

– Чертов ты пингвин! – выругался Мак-Феникс и вышел, хлопнув дверью.

Я грустно сел на кровать: я видел, как жизнь и тепло уходили из лорда, вновь уступая место злобному андроиду, умеющему мыслить, но не чувствовать. И я ничего не мог поделать, почти год моей кропотливой работы, эффект от признания, все шло прахом, эта адская семья возвращала его к истокам, и я почувствовал все нарастающую ненависть к Анне, холодную ненависть Пигмалиона, держащего в руках осколки не ожившей Галатеи.

Счастье мое, мое глупое хрупкое счастье, дивная бабочка, еще недавно, прошлой ночью присевшая на протянутую руку. Глаза Курта, пьяные, шальные, серебристые глаза, отражавшие мою любовь, точно зеркало…

Еще пару часов назад я мог намотать на кулак повод его лошади, поддать пятками бока своей и умчать его прочь из замка, как можно дальше, туда, где можно было бы вновь слышать: «Джеймс, скажи еще!», – хриплое, требовательное, точно я живой водой одаривал, лекарством, антибиотиком, и организм очищался, становился лучше, очищалась душа!

Где все это теперь, Джеймс Патерсон?

Все у тебя украли, все ты проворонил.

Не хочешь по-хорошему уехать, собирай вещички и катись отсюда, доктор Патерсон, красивая безделица знатного лорда. Еще именитые гости косо посмотрят из-за тебя! Еще пресса опять не упустит шанса намекнуть на пикантную подробность! Ничего не боится гордый лорд Курт Мак-Феникс, Габриель Бьоркский, но афишировать отношения с парнем ему ни к чему. Было бы что афишировать!

(Заметки на полях)

Что изменилось бы в моей жизни, если б я тогда уехал из замка?

Изменилось ли хоть что-нибудь, свернул бы я с пути, по которому брел так послушно?

Может быть, да.

А может, и нет.

Что толку гадать? Я не мог уехать. Я обещал Слайту.

Да, Курт, извечное «Я и Слайт». Не ты один держишь слово.

***

К ужину приехал Роберт, но я не успел перекинуться с ним и парой слов: вниманием художника, одетого вполне прилично, с классической стрижкой и без привычной серьги в ухе, всецело завладел Альберт, мечтая показать свои новые работы (ибо мальчик делал вид, что изучает живопись). Виновник торжества вновь покинул гостей; и думаю, я знал, что за картины он показывал Робу, весьма снисходительному к выбору композиции.

Я устроился рядом с Тимом, безропотно перенес вещи, застелил свежим бельем узкую койку. Питерс не возражал против соседства, чего нельзя было сказать о Гордоне: помогавший мне лакей слишком явно рассчитывал на иное времяпрепровождение, на совершенствование возлюбленного своего товарища по самурайским играм.