Your Mistake

При упоминании о Харли Питерс ощутимо скривился; безусловно, этот самурай-извращенец, не хотевший мальчиков, прекрасно владел собой, но отсутствие голоса придало его лицу особую выразительность, и привычка выказывать чувства без помощи слов порой против воли его выдавала. Питерс напрягся и, я бы сказал, испугался. А ведь Роб был его другом, разве нет?

Тим встал с кресла, дружески кивнул полисмену и вышел, поманив нас за собой. В коридоре он жестом показал, что нужно спешить, и торопливо зашагал, ловко и, видимо, привычно ориентируясь в узких, плохо освещенных коридорах; впрочем, я быстро понял, куда мы идем. Разумеется, я и сам должен был об этом подумать, сразу проверить, и теперь едва ли не бежал, отталкивая Тима, в комнату Марии Стюарт.

По случаю бала замок был на три дня закрыт для туристов. Чтобы именитые гости не блуждали по темным переходам, были ярко освещены указатели и поставлены старинные ширмы, преграждавшие проходы в музей. Мы смели прочь такую ширму, китайскую, шелковую, расшитую драконами и, – Господи, услышь меня, огради его от искушения! – фениксами; в коридоре, ведущем к памятной спальне, было темно, так темно, что мы на миг остановились, привыкая, пытаясь освоиться, потом нас догнал Фрэнк и осветил ожидавшую, точно пасть чудовища, темень карманным фонариком.

В ярком, пронзительном белом свете полицейского фонаря мы увидели какую-то черную, бесформенную массу на пороге комнаты Марии, и я не сразу понял, не сразу осознал, что это Курт. Через краткий миг, полный беспомощного трепыхания загнанного сердца и тщетных попыток глотнуть хоть немного воздуха, устоять, не рухнуть замертво на каменный пол, я очутился рядом с возлюбленным своим лордом.

Питерс уже стоял перед ним на коленях, бережно поддерживая голову, Слайт сосредоточенным привычным жестом прощупывал жилку на шее, стремясь уловить пульс, сквозь слезы я смотрел на смятое, изломанное, странно выгнутое тело Курта и отказывался верить.

На губах Мак-Феникса застыла кровавая грязно-розовая пена, лицо было заляпано алым, в вороте рубашки, на более светлой коже засыхала, сворачивалась кровь, и при взгляде на пятно делалось ясно, что в крови вся его грудь, просто черная ткань рубашки скрывает этот ужас. Кулаки милорда были сжаты, кожа на костяшках содрана, он защищался, он бился за свою жизнь, он умирал в темном холодном коридоре, а я невесть зачем спасал Анну, чертову куклу, Господи!

– Он жив, – тихо сказал Слайт, отвечая скорее не мне, а оживленному знаку Тима. – Жив, просто без сознания. Слава Богу!

Я быстро упал на колени, сменяя Тима, бережно устраивая голову лорда, я гладил его и звал по имени, склонившись, я поцеловал его в бледный лоб, точно мой поцелуй обладал живительной силой и способен был воскрешать мертвых и исцелять раненых. Бедный рассудок мой не выдерживал, срывался от отчаяния к надежде, я был близок к помешательству как никогда.

Тим занялся хозяином.

Он явно обучался на Востоке, Тим Питерс, он что-то растирал, разминал, стимулировал жизненно важные точки на шее, у висков, потом перешел на руки и сразу дернул инспектора, осматривавшего коридор, за полу пиджака.

В кулаке Мак-Феникса был намертво зажат клочок бумаги. Нападавший, видимо, пытался вырвать у лорда записку, но в спешке оставил клок; Тим что-то потер, где-то надавил, и кулак разжался сам собой, выпуская добычу.

Инспектор тотчас подхватил ее, дернул фонарем, стараясь осветить получше, но толку от этого было мало.

В это время Тим разорвал на лорде рубашку, но, несмотря на грязные пятна заляпавшей материю крови, грудь Курта была чиста, не изуродована ранами, он был невредим, и я не сдержал сухого рыдания.

Слайт посмотрел на меня строгим холодным взглядом:

– Он не жертва, Джеймс. Нет, не жертва. И кровь на нем, по всему, чужая.

Я посмотрел исподлобья и прикусил губу. Если Мак-Феникс не жертва, если он весь в чужой крови, и сам он скручен, точно бился в припадочных конвульсиях, значит… значит…

– Я не берусь утверждать наверняка, Джеймс, – вздохнул Слайт, – но возможно, что он – убийца. Нам остается выяснить, кто подвернулся ему под руку, и найти оружие.

В этот миг, стремясь приподнять, подтянуть к себе Курта, закрыть собой, оградить от обвинений, от процесса, от позора и наказания, я внезапно нащупал под его спиной небольшой цилиндрик из пластика и едва не поранился об острый кончик иглы. Шприц. Мне не нужно было выяснять, что находится в этом шприце, во мне еще теплился уголек разума, я мог думать; я понимал, что «Феникс», возможно, способный оправдать милорда перед судом присяжных, не должен фигурировать на процессе.

Тайна этого препарата не может быть предана огласке, связанные с процессом исследования, анализы и экспертизы должны миновать этот состав, этот «ящик Пандоры», и даже если Курту суждено умереть, тайна его чудовищного открытия уйдет вместе с ним в могилу. С ним и со мной. Я осторожно высвободил руку и, пользуясь тем, что Слайт отвлекся на шаги бегущих по коридору полицейских, спрятал свою находку в карман.

– Инспектор! – закричал при виде Слайта Метвин.