Your Mistake

Старые пожелтевшие фото. Какой-то ребенок, карточка на плотном картоне с виньетками, витиеватая подпись по-гэльски: «Терезе пять лет». Какие-то полузнакомые люди, скорее черты лица, ужимки и улыбки, я их не знал, но они повторились позднее в моей маме, в сестре, во мне. Мои предки. Мак-Диланы. Фото плато, веселые склоны, отары овец, крепкий дом, крепкое хозяйство, крепкое, пока были хозяева. Свадебное фото: высокий статный шотландец с фамильными чертами Бьорков, не красавец, нет, но порода брала свое, военная выправка, во взгляде гордость и затаенная нежность. В лице невесты – снова отражение Бьорков, да, Курт, ты был прав, все шотландцы друг другу родичи. Молодая невеста, Тереза Мак-Дилан.

Я открыл альбом на середине и наткнулся на мамину фотографию. У меня сохранилась такая же, стояла в рамке на полке. Бабушкин портрет, тот самый, я нашел двумя страницами позже. Все верно, старомодный чепец, добрые узловатые руки сложены на коленях, рядом корзинка с вязанием. Лавочка возле дома, на солнечной стороне. Я помнил, как пахли эти руки, как оправляли мои футболки, вечно сбивавшиеся до пупа, как прямо на мне пришивали болтающиеся лямки к штанам, а я бил копытом и снова рвался в бой, туда, где ждал меня…

Нужные фотки, те, которые я с мазохистской неторопливостью искал, обнаружились в самом конце альбома. Штук десять, не больше. Я разложил их на одеяле, как пасьянс.

Я и складывал сейчас пасьянс, некий пазл с неясной картинкой. Великая головоломка моей памяти. Одни фотографии что-то сдвигали в моей голове, вскрывали целые пласты, другие ни о чем не говорили. Где-то были подписи на гэльском, их дублировали, позднее, карандашом по-английски, и в этом была рука Курта. Я прижимался губами к ровным, четким буквам, я шептал: спасибо, любовь моя, спасибо за эту заботу. Я плакал, понимая, что когда-то он перевел пометки моей бабушки. Перевел для меня. Знал, что я буду смотреть фотографии.

Двое мальчишек на фоне старой фермы. И я откуда-то знал, что это – «сарай».

Двое мальчишек. Один – лохматый, с битыми коленками, в драной майке, с палкой наголо, на вид лет шести. Второй – лет десяти, тихий и замкнутый, тоже невесть как одетый, в майке навыпуск, с книгой под мышкой, в очках с дужкой, примотанной скотчем…

…Это я сломал ему очки, толкнул, как последний идиот, они и слетели в канаву, полезли искать, разумеется, я наступил. Бабушка прилепила дужку, как могла, потому что без очков он ничего не видел, щурился только, беспомощно, забавно, как слепая мышь, я ржал…

…Этот вечный прищур, привычка детства… этот вечный взгляд вдаль, поверх твоей головы… Чертова мышь слепая!

Операция на глаза? Похоже на то. И не одна.

Надпись на обороте: «Джимми и Гэб. Игра в разгаре».

Игра в разгаре, Курт Мак-Феникс. Да. Игра в разгаре, и снова в игре Джимми и Гэб.

Какое у нас потрясающее взаимопонимание, Джимми. Столько лет…

Гэб. Это была книга из библиотеки замка Дейрин. Книга о математике, рисунке и музыке, связанных воедино. Книга была выше его понимания, но он хотел разобраться, хотел научиться, она завораживала мыслью о том, что все в мире подчинено математике. Аббревиатура, ГЭБ: Гёдель, Эшер, Бах. Гёдель, чье имя он взял себе впоследствии.

Он всегда ненавидел имя Габриэль.

– Доктор Патерсон, а, может, чаю? Вы спите, доктор?

Я сплю, Метвин, сплю. Уже двадцать лет я сплю и вижу сны о докторе Патерсоне, психиатре.

На самом деле меня зовут Джимми Мак-Дилан из Дома на Плато.

Мой мозг не выдерживал. Я это понимал, но не мог остановиться. Мой мозг и так был с трещиной, был в нем некий изначальный дефект, а теперь колеса механизма вращались с бешеной скоростью, и летели предохранители, и шел пар, ощутимо несло гарью… И некому было остановить разрушительный процесс. Потому что сердце уже было разбито и перетерто в пыль ботинком с рифленой подошвой. А всем остальным овладела апатия.

Память моя, решето дырявое! Как же больно и трудно. Как же больно…

Гэб!

Не спеши, Джимми!

Я не спешу. Куда мне теперь спешить?

Фотография. «Джимми и Гэб верхом на пони».

Да, пони! Это я помню. Куда мне было на лошадь… в галоп… Я улыбнулся. Шетлендские пони. В тот первый день, когда я тебя увидел. Коротконогие, плюшевые лошадки. Ха, я опять куда-то сбежал, неугомонный Джимми, все мне на месте не сиделось! Вылез в окно и поперся по незнакомой дороге, пешком, один, в горы. Хана бы малолетнему дурню, если б не Гэб из замка.

– Ну и кто ты такой? Тянешь на чучело!

– Сам ты чучело очкастое, подумаешь, вымахал, обзывается еще! Я Джимми Мак-Дилан из Дома на Плато! Видал, какой там домино? То-то! А ты кто?

– Я Гэб.

– И все?! Ты что, работаешь в замке?

– Ну, можно сказать, да. Куда намылился, Джимми Мак-Дилан?

– Куда, куда… Так я и сказал тебе, очкастому… К морю!

– К морю? Далеко.

– Да че далеко? Я с плато видел: вон оно, за той грядой. И парус! Да что ты смыслишь в парусах, какой-то Гэб из замка, ты же горец. Вот у нас дома парусов всяких – жуть! Я все названия знаю, я тебе расскажу.