Your Mistake

– Расскажешь, – улыбка, едва заметная, как солнце за низкими тучами. – А сейчас что будем делать, Джимми? Домой тебя надо вернуть, да?

– Фигушки. Я к морю иду! С дороги, Гэб из замка!

– Чучело! Потеряешься, а мне перед Терезой отвечать. Ладно, подожди меня здесь, я быстро.

– Гэб, это кто же? Лошади?

– Пони. Куда тебе лошадь, на пони-то подсаживать. Вот так, сидеть удобно?

– Ха, как на коврике! Гэб, а как ее в галоп?

– Галоп ему. Шагом! Да не спеши ты, Джимми, будешь спешить, никуда не доедем. Поверну назад без разговоров! И подземный ход не покажу.

– Настоящий? Взаправдашний? Прям под землей?

– Угу. Слово горца!

Конечно, я был Патерсон, а не Мак-Дилан, но здесь, в горах, на фоне замка я представлял себя отважным шотландским воином, героем сказаний из Дома на Плато. О том, что он Габриэль, потомок королей и сказочный принц из розовых видений моей сестрицы Мери, я узнал лишь через год. Когда, собственно, сама Мери, девица четырнадцати лет, мечтающая стать врачом, приехала ухаживать за приболевшей бабушкой. Все прошлое лето я вертел им, как хотел, втягивал в авантюры, разрабатывал планы побегов в горы, блуждал с ним по подземельям замка Дейрин, заставлял читать мне книжки вслух, про приключения, пиратов, про капитана Гранта. И меня совершенно не парило, что Гэб постарше лет на пять и относится ко мне скорее снисходительно, он был какой-то неприкаянный, ужасно одинокий, не от мира сего, он сам тянулся ко мне и был благодарен, что хоть кому-то нужен. Он так легко подчинялся, что я самозабвенно им командовал. И на следующее лето он был мне рад, он меня ждал, часто прибегал к бабушке за новостями, а я все уши прожужжал родным, я всех за бесконечную зиму достал рассказами о моем Гэбе, лучшем на свете Гэбе из замка, Гэбе, который все знал, все умел, я под его присмотром пристрастился читать и подтянул математику, и вот я снова вернулся в Дом на Плато, к моему ненаглядному Гэбу, как шутила мама… А через два месяца приперлась сестра.

– Почему ты не сказал? Развлекался?

– Дурак! Думаешь, это просто? Ты теперь не будешь дружить со мной, Джимми?

– Чёй-то? Сдурел, дылда очкастая? А с кем я тут буду, по-твоему, дружить? И ты учти, Мери, ну, она просто дура, и пусть мечтает там, о чем хочет, но вовсе ты не ее принц, ты – мой принц, мой собственный, и никаких девчонок нам не надо, понял?!

– Понял. Как скажешь. К морю поедем?

– Спрашиваешь!

Фотография. «Гэб мастерит кораблик».

Свой первый кораблик он сделал для меня. По моему рисунку. На память.

Меня разбудил звонок телефона. Мобильный надрывался мелодией, поставленной на Слайта, снова и снова, а я все никак вынырнуть не мог из омутов собственной ненадежной памяти. Я лежал в обнимку с альбомом и тупо смотрел на телефон, пока в дверь не начал долбить Метвин, обеспокоенный тем, что я не беру трубку.

Фотография. «Черный день для Гэба».

Двое ребят, рука в руке, действительно в черном, возле церкви.

Мы обручились?

Церемония подходила к концу. Нас тоже позвали, бабушку, Мери, меня, мы были родичи, куда ж без нас. По случаю церемонии мне прикупили костюм, на сестре было кремовое воздушное платье, даже бабушка приоделась, но праздника не было. По церкви постоянно летели шепотки и кряхтение, Мери корчила недовольные рожи:

– Не так уж и хороша, подумаешь! И вообще, куда все смотрят, она школьница!

– Мери, ей восемнадцать.

– Все равно, бабуль, ну это же неприлично!

Неприлично! Это слово звучало в церкви даже чаще имени Господа.

Эдуард, герцог Бьоркский, венчался с Анной, урожденной Берсток.

Я поискал глазами Гэба.

Конечно, он был здесь.

Гэб стоял чуть в стороне, в тени, тонкий, прямой, в строгом черном костюме, и помню, я впервые поразился тому, какой он красивый, красивее всех в этой церкви, красивее этой чертовой куклы в фате, от которой одни неприятности. Я не сразу признал его без очков, он их снял, точно видеть не мог этот позор, отросшие за лето волосы падали ему на лицо, скрывая глаза, но в самой фигуре было такое отчаяние, что я стал пробираться к нему сквозь толпу. Не знаю, как я почуял, что он на грани срыва, но я боялся опоздать к началу заварушки.

Вот леди Анна, герцогиня Бьоркская, взглянула на пасынка и сверкнула зубами, и пошла к нему по проходу; а он словно стал выше и тоньше, и вскинул голову, дрожа от ярости, готовый ко всему, готовый к драке не на жизнь, а на смерть; но я добрался раньше нее и встал рядом, чуть заслонив собой Гэба, и взял его за руку, и буркнул, как учила бабушка, что мы их, типа, поздравляем, как там это, большая честь и все такое.

– Как мило, – протянула герцогиня. – И кто же ты такой?

– Джимми Мак-Дилан! – выпалил я. – И знай: обидишь его – будешь иметь дело со мной!

– Боюсь, боюсь, – рассмеялась красавица, теряя к нам всякий интерес.