Новобрачные принимали поздравления и подарки, охапки цветов и поцелуи, суета, движение по церкви, все стремились к выходу, на свежий воздух, только я и Гэб стояли в тени колонны, рука в руке, боясь пошевелиться и спугнуть что-то, кружащее над нами. Отчего-то мне очень хотелось ответить «Да!», хотелось преклонить колено и поцеловать его пальцы, хотелось поговорить и утешить. Но Гэб так и не сказал в тот день ни единого слова.
Правда, и руки моей он не выпустил, и от этого было очень тепло.
В дверь барабанили все сильнее, да что там барабанили, ее выламывали, и я, наконец, проснулся окончательно, вынырнул из воспоминаний и дотянулся до телефона.
– Все нормально, сержант, – крикнул я Метвину. – Я просто выпил снотворное. Я спал!
Я принял вызов и нажал на громкую связь. У меня не было сил держать трубку. И я надеялся, что голос Слайта успокоит перепуганного Метвина.
Но я услышал совсем другой голос, резанувший по остаткам нервной системы:
– Джеймс?
Больно, Господи, как больно, зачем ты это делаешь, зачем, пощади… голос твой…
– Слушаю тебя, Габриэль Бьоркский.
Довольный смешок:
– Привыкаешь к новому имени? Молодец. Ты там не повесился с горя? – Холодная насмешка, колкая, чужая, снова в открытую рану. – Ты так долго не брал трубку, что Слайт успел выслать отряд в Дом на Плато, жди гостей с минуты на минуту.
Больно…
– Я спал, мой лендлорд. Прости, что не сразу откликнулся на твой зов, – я старался держать тон, старался говорить холодно и иронично, как и он, но боль моя и растревоженная память, остатки гордости вырвались в отчаянном крике: – Да не дождешься, Курт Мак-Феникс, кто ты такой, чтоб вешаться из-за тебя! Я буду жить, слышишь? Слышите все, кто там рядом, я буду жить и еще спляшу, когда тебя посадят! А ты за все ответишь, за все, я докажу!
Пауза.
– Ах, ты докажешь… Кто там ломится к тебе в дверь? Кто, отвечай!
– Метвин. Ну… Помощник Слайта, помнишь? Я его напугал.
Все мои силы ушли на этот крик, я снова упал на кровать и обнял альбом, свое счастливое детство, свою первую, самую чистую любовь, оставшуюся жить в фотографиях, стиснул до судорог, до хруста, по щекам потекли слезы.
– Не плачь, – холодный совет иглами в мозг. – Не плачь, это глупо. Ничего не придется доказывать. Сержант, как вас там? Перестаньте стучать, я хочу, чтоб вы тоже услышали. Так вот, здесь у меня инспектор Слайт и мистер Эдвардс, мой адвокат. На той стороне доктор Патерсон и сержант Метвин. Надеюсь, вы само внимание, потому что в присутствии четырех свидетелей, находясь в здравом уме и трезвой памяти, я признаю свою вину.
– Что ты такое говоришь?! Слайт, он болен! Не слушай!
– Заткнись! Я говорю, что это я убил леди Анну, герцогиню Бьоркскую, и ни капли не раскаиваюсь в содеянном. Я ненавидел ее с детства, с той самой минуты, когда она стояла у алтаря с моим отцом, я желал ей смерти. И я ее убил. Ну, ты доволен?
– О чем ты, Гэб?!
– Ты ведь этого хотел? Посадить меня, доказать мою вину? Наказать?! Наслаждайся, ты с честью выполнил свой долг перед законом.
– О чем ты, Гэб, опомнись!
– Ах да… Еще одно. Туман идет с озера, Джимми.
– Что? При чем тут… Ты уверен?
– Уверен. Ты понял меня, Джимми?
– Да, Гэб. Это плохо, когда туман.
В трубке короткие гудки.
– Доктор Патерсон? Вы в порядке? Откройте дверь, пожалуйста.
– Нет, Метвин, извините, я никого не хочу видеть. Я хочу спать. Теперь уже можно спокойно поспать, все, наконец, решилось. Я выполнил свой долг, хотя, не скрою, мне дорого обошлось его признание. Вы ведь все слышали?
– Да, доктор, я все слышал. Он меня впечатлил. Все-таки он ужасный человек, но проигрывать умеет. За это стоит выпить!
– Без меня. Я устал. Спокойного утра, Метвин.
Я нашел в шкафу большую холщовую сумку и кинул в нее свои вещи. Альбом, дневник, деньги, телефон. Рубашку. В буфете нашлась пыльная бутылка виски, я откупорил ее и сделал хороший глоток для бодрости. Бутылку засунул в карман куртки. Очень тихо открыл окно и привычно перемахнул через подоконник на ветку дерева. Она была холодная и мокрая, скользкая, но тело мое было мудрее мозга и сердца, тело помнило своей, особой памятью, я уцепился за сучок, даже не задумавшись, что он там может быть, пара неосознанных движений руками и ногами – и я очутился в саду. Теперь сразу сквозь кусты до оврага!
Было еще темно, и с озера действительно шел туман, он заполнял собой овраг, но мне это было на руку. Туманов озера Лох-Эллер я никогда не боялся. Этот туман был моим союзником.
Овраг вел вниз с плато, местами довольно круто, так, что я скользил в размокшей мерзкой глине, порой теряясь среди кустов, его давно не чистили, этот овраг, в нем двадцать лет никто не лазал, и он вел прямиком к «сараю». К тому, что от «сарая» оставил Гэб.