Your Mistake

Он молчит, долго молчит, дольше, чем нужно. Так нельзя.

– Мне запретили здесь курить, – голос звучит глухо, но ровно, все правильно, это верный ход. – Угостите сигаретой, инспектор. И уберите эти сопли, вы полицейский.

Слайт снова медлит, но, видимо, получает от кого-то согласие и протягивает заранее заготовленную пачку:

– Угощайтесь, милорд.

Щелкает зажигалка, он закуривает, слишком крепко, он отвык, но все же лучше, чем ничего.

– Вторую сигарету, сэр Курт?

– Приберегите. Что там у вас? Фотки?

Слайт протягивает стопку фотографий.

На миг, коснувшись бумаги, рука дрогнула. Черт, не вовремя, только эмоций сейчас не хватает. Ну же, смотри, смотри и не рыпайся, Стратег.

Он смотрит. Внимательно, лист за листом, ракурсы, детали, все, снова и снова.

Слайт пялится на него, сдерживая слезы. Сентиментальный полицейский, ну надо же!

Он позволяет себе вздох, едва заметный, но и его хватает, чтобы Фрэнка Слайта перекосило. Соблазн велик, но будем милосердны, герцог Бьоркский. Человек старался, помогал. Стрелять надо таких помощников! Бесит!

Он отбирает у Слайта вскрытую пачку и закуривает вторую сигарету, чувствуя, как разжимается комок внутри и сходит на нет раздражение. Спрашивает тихо, одними губами:

– Какой ответ вам нужен, инспектор?

– Мне нужна правда, милорд, – намеков Слайт не понимает. А мог бы вывести друга из игры.

– Правда? Ну, что ж… Это не он. Довольны?

– Господи! Вы уверены, милорд?

– Уберите руки и перестаньте реветь. Я уверен.

***

Легкий шорох заставляет его поднять голову. Странный шорох, откуда ему тут взяться, кому здесь шуршать? Он видит полупрозрачный силуэт, какие-то смутные предметы, табурет, койку… Все плывет, как в тумане, он понимает, что все-таки спит, но встает и идет на шорох.

Человек бродит туда-сюда, беспокойно, дико, клетка маловата, и даже туман летит в стороны от его босых ног, пинающих воздух…

Интересно, почему он босиком? Впрочем, это сон, пусть так.

– Курт?

Силуэт замирает, потом резко идет на звук, а ходу-то на три шага:

– Джеймс!

Человек протягивает руки, и это страшно, так, будто коснется и затянет в свой туман… Но между ними решетка. Тюремной ли камеры? Больничной ли палаты? Какая разница во сне?

– Джеймс! – в голосе вскрывшаяся мука. – Ты призрак? Ты мертв?

– Не дождешься, придурок! Я еще спляшу на твоих костях!

– Да, я помню, ты говорил, – теперь в тумане плывет улыбка и облегчение, слишком явное, чтобы не улыбнуться в ответ. – У тебя ужасный стилист, Джеймс Патерсон. Это где же теперь так стригут?

Он проводит рукой по слегка отросшему ежику волос:

– Нет, это я сам, я помню. В гостинице. Когда увидел плакаты на стенах.

– Умничка! – в голосе нежность, от которой заходится сердце.

– Не смей! – кричит он, заставляя сердце умолкнуть. – Ни хвалить, ни приманивать!

– Не смею, – человек опускает голову. – Ты в безопасности?

– Да.

– Поклянись!

– Да пошел ты! Я в безопасности, можешь играть!

– Хорошо. Только тихо сиди, прошу, я еле успел. Когда все кончится, встретимся, поговорим.

– Нет! Не встретимся, я не вернусь к тебе, Мак-Феникс, не будет больше никаких разговоров. Живи, как хочешь, только без меня, ты сам все просрал, сам выбрал! Не зови меня больше, не снись мне, я только окреп. Откажись от меня, Курт, пожалуйста!

Насмешливая улыбка:

– Размечтался.

***

Когда начался процесс над Мак-Фениксом, не без помощи Эдвардса выяснилось, что следствие зашло в тупик. И тупик этот с издевательской улыбкой организовал для следствия обвиняемый.

В открытый доступ попали далеко не все детали процесса, множество мелких факторов, важных для следствия, но не интересных широкой публике, прошли мимо прессы и телевидения. Что-то мне пришлось впоследствии выискивать, используя старые связи, о чем-то мы с Джеймсом додумались сами, а о чем-то так и не смогли узнать, и даже сам Мак-Феникс не сложил этот пазл целиком. Пресса дала своему читателю наиболее яркие вехи, доступные пониманию обывателей. Ясно одно: с того самого дня, как Джеймс Патерсон впервые за долгое время взял в руки карандаш и по возможности подробно записал свой странный сон, Курт Мак-Феникс перестал сидеть на скамье подсудимых с видом человека, безразличного к собственной судьбе. Раз и навсегда закрыв вопрос своей шизофрении и прочих психических отклонений, милорд, как и предсказал Джеймс Патерсон, подключился к работе защиты.

Картинка преступления стала разваливаться на глазах.

Для начала все уперлось в отпечатки пальцев.

На лорде не было перчаток, когда его нашли, при нем в принципе не было перчаток в тот вечер! И не было отпечатков пальцев на ноже, вообще никаких!

Эдвардс пошел в атаку.

Если лорд выронил нож, сраженный после убийства нежданным припадком, – где отпечатки?

Если на лорда напали и выбили нож из руки, – где отпечатки?

Как мог стереть следы избитый, истерзанный человек, скрюченный на полу? Чем он их стер? Куда дел условный платок? На рукоятке ножа осталась кровь, как можно стереть отпечатки, но не тронуть кровавые пятна?