Your Mistake

– Позвони Робу, – в краткий миг тишины отчетливо сказал Курт, а потом дом взорвался шагами, и криками, и приказами; Гаррисон и Слайт ворвались в гостиную одновременно, но инспектор тотчас отступил, видя состояние подследственного. Известный токсиколог, весьма занятный собеседник профессор Ли Гаррисон склонился над Куртом и осторожно выдернул все еще торчащий в сердце шприц.

Мне кажется, я употребил непростительно много времени, описывая краткий эпизод, уложившийся в десять минут, когда мы боролись за жизнь Мак-Феникса один на один с неизвестным ядом. Время точно застыло, давая нам шанс, помогая, играя на стороне Курта излюбленными черными, все раздевания и инъекции заняли до смешного мало этого самого времени, а мне отчего-то казалось, что прошли годы, полные отчаяния и боли, и борьбы с лишавшими рассудка мыслями о том, что я могу потерять Мак-Феникса, уже навсегда. Приезд подмоги подхлестнул заторопившееся время; оно сорвалось и понеслось взбесившимся жеребцом: вот Гаррисон исследует пациента и оценивает приложенные к спасению усилия дилетантов. Вот он вводит какой-то дополнительный раствор внутривенно, ставит примочку под лопатку отравленного, катетер, капельница, маска, – и мы уже мчимся по городу к частной клинике профессора, огромным воющим эскортом, скорая, полиция, мчимся в стиле Мак-Феникса, презирая светофоры и норовя сбить зазевавшихся пешеходов. Если б Курт был в сознании, он бы оценил, уверен, ему бы понравилось.

Я сидел в скорой и норовил ухватить безжизненную руку Мак-Феникса, свисавшую с каталки; рука пугала, ассоциируясь исключительно с трупом; в память упорно лез сон, кошмар, в котором я убил Курта ударом в спину, и невыносимым рефреном билось предостережение учителя.

Ему угрожала опасность! Я знал это и сидел, сложа руки, озадачившись собственными мелкими проблемами. Я боялся за всевозможных любовниц лорда, переживал за Нелли Томпсон, а удар нанесли ему! Почему я не предвидел, не просчитал вариант, в котором жертвой становился именно Курт? Почему я не позвонил ему? Почему, Боже!

– Спокойней, док, он сильный малый, поборется.

Это девица, та самая, что притащила Курта ко мне. Всей дружной компанией молодежь просочилась в карету скорой помощи, и никто не посмел им препятствовать, ни врачи, ни полиция. Я не мог понять, почему, видимо, в общей суете и нервозности как-то упустили такую возможность, но они сидели тут, угрюмой группкой, с потрясающим самообладанием оценивая ситуацию. Господи, это ты направлял тинэйджеров, ты шепнул им, велел привезти Курта в мой дом, не в больницу, пока бы там сообразили, что к чему, а я был лично знаком с профессором Гаррисоном, Господи, и я успел, как хочется надеяться, что я успел!

– Он ваш пациент? – снова девица, не отвяжется никак; впрочем, пусть, ее спокойствие заразительно, а беседа отвлекает, пусть.

– Он мой друг.

– Друг? Всего-то? Писали о вас так забавно…

– Вранье.

– Разумеется, сэр. Правду писать невыгодно.

– Вы знаете, кто такой Мак?

Тонкая улыбка в ответ. Вдумчивая пауза.

– Зовите меня Лизи, сэр.

– Очень приятно, мисс Лизи, доктор Джеймс Патерсон.

Я задыхался от волнения, кто-то из врачей всучил мне кислородную маску, но Лизи справлялась лучше лекарств и кислорода; заведя со мной светскую беседу, банальнейшую, о погоде, о Национальной галерее, о скучных новомодных тенденциях в одежде, она непринужденно откинулась на сиденье, точно в кресле салона. Я смотрел на ее вставшие дыбом зеленые лохмы и отчего-то думал, что зеленый – цвет надежды; я был вынужден отвечать, высказывать собственное мнение, я постепенно приходил в себя. Через минуту обстоятельной беседы я понял, что маска только мешает, и снял ее. А еще через полторы минуты мы, наконец, приехали, и Курт все еще был жив. Его выволокли из скорой и бегом, под зарядившим некстати дождем, покатили к небольшому уютному особнячку в глубине парка, знаменитой на весь мир частной клинике профессора Гаррисона.

– Лиз, смотри! Наркологический центр! Мак знал, что творит. Но на фиг Дан смотался? – фыркнул непрошибаемый Саймон, открывая дверь перед подругой.

Машинально я отметил, что движения и манеры его безупречны, но мне было не до того, я с полупоклоном пропустил даму вперед и поспешил следом, понимая, что в операционную меня точно не пустят, но стремясь как можно дольше держать в поле зрения Мак-Феникса.

Он приехал ко мне умирать, – думал я, стремительно шагая за носилками, – вряд ли он знал о моем знакомстве с токсикологом, он не мог всего просчитать, но что, если он просто хотел увидеть меня перед смертью? Впрочем, он просил позвонить Роберту Харли.

У меня не было номера знаменитого художника, какие-то его координаты наверняка зарегистрированы в телефонном справочнике, но и его не оказалось под рукой, а всеми вещами Мак-Феникса, включая мобильник и визитницу, завладела полиция.