За девятое небо

– Наш коч у главной пристани. Если во время процессии и можно тайно покинуть город, то отплыть на глазах у всех… – задумался Яромир.

– Почётная стража Солнцеграда нас пропустит, – сказал Гоенег, и Белозёр кивнул его словам. – Я говорил с Мормагоном, он отправит на стену новобранцев во главе с Ачимом.

– Им что, до кораблей не будет дела? – удивился Яромир.

– Будет, только вот ни ловчий, ни юные витязи ни за что на свете не пойдут докладывать Бессмертному – они боятся его как огня, – усмехнулся Гоенег. – Главное, чтобы мёртвые пропустили нас.

– Будем надеяться, что мёртвые тоже будут слишком заняты коронацией. – Белозёр посмотрел на обеспокоенную Яру.

* * *

Последний день второй седмицы лета окутал Солнцеград сумраком: из-за тяжёлых низких туч, что опустились на белокаменную столицу, едва выглядывало солнце, озаряя кружевные края чёрных облаков. Дул холодный сухой ветер, и не кричали в вышине чайки – птицы покинули окутанный тьмой город; алмазные звёзды Краколиста, распустившегося на легендарных Вратах, будто бы померкли, и соколы-Рароги печально взирали на потемневшую пристань.

Холод окутал Солнцеград тёмным туманом, что стелился по улицам и нёс дозор глазами мертвецов. Горожане нехотя покидали дома, повинуясь велению – приветствовать процессию седых волхвов, нёсших в Царской Огнивице Сварожич, который должен был короновать возвратившегося с того света Драгослава Бессмертного.

Волхвов сопровождал только величественный зов горна – молчали и гусли, и кугиклы[12], – окружённые тьмой люди хмуро смотрели на служителей Богов и, согласно древнему обычаю, против воли следовали за ними.

Ратибор, Борислав и Иван были с теми витязями, что, по велению Мормагона, продолжали совершать обходы на стенах, чему юные воины были рады – никому, даже любопытному Бориславу не хотелось спускаться вниз, туда, где подле белых волхвов, шествующих по городу, клубился чёрный дым.

Ратибор, идя рядом с товарищами, задержался взглядом на представшем взору действе – даже отсюда чувствовался холод мрака. Низкий зов горна вновь прокатился по столице, отозвавшись в душе тянущей тревогой.

– Тебя в царский терем не звали? – тихо спросил Борислав Ратибора, который невольно вздрогнул и покосился на ловчего Ачима – рыжего лиса, что, как старший, вновь сопровождал их отряд. – Не слышит он, – добавил Борис, видя, на кого посмотрел Ратибор.

– Тебе поговорить охота? – Ратибор хмуро взглянул на Борислава, и тот кивнул.

– Раньше не обходах хоть говорить можно было, нынче же совсем невыносимо, – признался Борислав.

– Ага, и с дозора уходить, – усмехнулся Иван, которому тоже, видимо, было не по себе. Как и всем – по отряду прокатились тихие смешки, и Ачим, резко остановившись, обернулся, и витязи, будто отроки, тут же притихли.

– Ещё хоть одно слово, – процедил, белея, ловчий, – и отправитесь совершать обходы вокруг теремного дворца!

От упоминания царского терема Ачим невольно вздрогнул и, отвернувшись, зашагал вперёд с расправленными плечами: старый лис знал, что страх перед Драгославом Бессмертным приведёт к дисциплине любого, даже Борислава. И он оказался прав: в отряде воцарилась тишина.

Ачим бросил взгляд на море: небольшое судёнышко с одной мачтой отшвартовывалось. Один из новобранцев доложил ему о том, но ловчий лишь отмахнулся – мало ли, за рыбой отправился кто. Увиденное не стоит внимания.

Не обратили внимания на коч и несущие караул на главной пристани витязи – приказ Бессмертного никого не выпускать из города мужи запамятовали, когда странный старичок с широким, лепёшкой, носом и копной свалявшихся седых волос подошёл за подаянием. В такой день – день коронации – отказывать юродивому нельзя.

* * *

Когда в покои Кудеяра явился служка, дабы пригласить царя на церемонию в Свагобор, Кудеяр был готов – в парадном платье, подбитом соболем плаще и короне, которую он добровольно должен передать.

Любава как царица должна была отправиться с ним и сложить венец Великой Волхве Славере. Вопреки традициям, после возвращения Драгослава Кудеяр не отпустил беременную жену на женскую половину царского терема и нынче, слушая служку, крепко держал Любаву за руки. Повелев мальчику покинуть покои, Кудеяр тихо проговорил:

– Что бы ни случилось, родная, держись меня и остерегайся всех и каждого, – взгляд царя налился тьмой. – Особенно Драгослава, Златы и твоей Мирославы, что Драгослав оставил при дворе.

– Но Мирослава так преданно мне служила… – прошептала Любава, и у Кудеяра сжалось сердце: его ненаглядную голубку заворожили. Ах, как же он теперь понимал Веслава! Кудеяру и трон не нужен был; всё, о чём думал нынче царь, – как покинуть Солнцеград до того, как родится его дитя, и уберечь от бед семью.

– Теперь Мирослава служит Бессмертному, – сказал Кудеяр и крепче сжал любимые ладони. – Не внимай ей, прошу, родная. Никому не внимай!