За девятое небо

– Полоз велел мне убить тебя, дабы ты стала его бессмертной женой, – на одном дыхании прошептал Бронимир, и резкая вспышка сердечной боли погрузила мир в бархатную тьму. Князь не слышал испуганного вскрика Златы, которая едва не упала под весом навалившегося на неё мужчины, не видел того, как царевна опустилась вместе с ним на землю, не видел, как Злата, рыдая в голос, отчаянно ворожила, пытаясь вернуть его к жизни, не слышал, как она взывала к Богам и просила забрать её, не знал, как после долгих и иступлённых рыданий она легла рядом с ним на землю и, положив голову на его бездыханную грудь, закрыла глаза…

В мире Бронимира воцарилась Тьма. И лишь Мору ведомо, когда одна из его дочерей – Жель или Карна – явится за душой князя, дабы отвести её к Свету. К Свету, который был в голубых, как весеннее небо, глазах.

* * *

Царевна проснулась от холода – беззвёздная ночь застила Великобожие тьмой. Злата долго не могла решиться открыть глаза – всё случившееся казалось дурным сном, но… холодный ночной ветер обжигал, а голова лежала на груди усопшего. На груди того, кому она не успела сказать самое главное.

Злата невольно заплакала – с каждой слезой душа всё больше наполнялась пустотой, холодной, как ветер Неяви, и бездонной, как Колодец Мора. Злата плакала долго, и только когда ночной холод сковал тело болью, что была сильнее душевной муки, открыла глаза. Во тьме было сложно что-либо различить – царевна лишь едва видела Бронимира. Злата медленно села – голова кружилась, тело била дрожь.

– Я отомщу за тебя, даю Слово, – прошептала Злата князю и погладила его по голове. – И я лучше умру, чем выйду замуж за Полоза. Даже если ты, любовь моя, ошибся и мой отец не защитит меня, тогда мы с тобой скоро встретимся во тьме.

Злата, смахнув слёзы, поднялась и медленно побрела к пирсу, у которого стояла оставленная Бронимиром лодка. Царевну никто так и не хватился – конечно, у отца перед походом на Свет забот хоть отбавляй, куда там до дочери, которая, небось, весь день ревёт в своих покоях.

Не явился и Полоз – Владыка Вод наверняка не ожидал, что Бронимир нарушит клятву.

Злата, дойдя до пирса, у которого стояла одинокая лодочка, остановилась. Ночь посветлела – из-за туч осторожно выглянули луны. Ветер замер, и святая роща на том берегу робко шептала: лес говорил о Бронимире, пел ему прощальную песнь. Ведь за тем, кто отдал душу Змию, не прилетят Птицы и не отнесут его в золотой Ирий. Лесу робко вторила вода – лёгкая рябь мерцала в темноте и печально билась о берег. Злата не могла заставить себя ступить в лодку – она не хотела возвращаться к отцу, не хотела покидать Бронимира. Царевна вновь вспомнила о Василисе, о том, как сама погубила её. Вспомнила о кораблях, которые потопила, плывя за отцом, и о тех судах, что по её велению погибли у Борея. Все эти люди умерли из-за неё, как и Бронимир.

Ей никогда не искупить содеянного, никогда и не жить спокойно.

Время пришло.

Ледяная решимость наполнила душу царевны, и Злата, спустившись ближе к берегу, нашла самый большой камень и подняла его. Если она привяжет его к подолу платья, то он утопит её. Или же просто шагнуть с камнем в руках в воду и не отпускать его…

Злата, с трудом держа булыжник, спустилась на пирс, прошла его весь и встала у края. Одним Богам ведомо, насколько глубоко святое озеро. Но даже если глубина его невелика, камень, который она едва принесла сюда, удержит её у дна. Главное не размыкать рук.

Царевна, выдохнув, хотела ступить в воду, как позади раздался скрипучий старческий голос:

– Ты теперь свободна, – прошептали, и Злата, едва не выронив камень, обернулась: на пирсе стоял невысокий старичок. Старче будто светился, и в ночной тьме можно было видеть широкий нос лепёшкой, густые брови над ясными глазами, белоснежную бороду и копну нечёсаных седых волос.

– Кто вы? – всхлипнула Злата, не выпуская камня из рук. Царевне казалось, будто чудно́го старца она уже видела, но не могла вспомнить где.

– Никто, – пожал плечами старче, по-доброму улыбнувшись. – Положи камешек, девица, надорвёшься ещё, – кивнул старичок, и Злата, не в силах противиться его Слову, осторожно опустила камень. – Верно, – кивнул старец. – Тебе ещё матерью становиться и великой царицей половины Света. Негоже молодое здоровье губить.

Злату слова старца разозлили, но царевна чувствовала злость так, будто она была где-то далеко.

– Не бывать мне царицей – утоплюсь я, – хотела Злата сказать гневно, но вышло печально.

Старче сокрушённо покачал косматой головой.

– Не совершай ещё одного поступка, от которого потом куда больше страдать будешь, – грустно промолвил старец и шагнул к царевне ближе. – Не позволь Бронимиру умереть напрасно.

Злата не отводила взора от стариковских глаз, в которых было столько светлого сострадания, что царевна решилась сказать то, что более всего боялась произнести.

– Я не смогу жить со всем содеянным, – едва слышно прошептала Злата, и старче участливо кивнул.