За мир: он приходит с Востока. Том 1

Юный житель Чистилища окинул взглядом ближайший дом, размещавшийся по правую сторону от тротуара и тотчас же присвистнул от подступившего к сердцу удивления. Никогда он не видел столько роскоши, бессмысленной и бесполезной. Из каждого окна выглядывали наружу тяжелые парчовые занавески, расшитые золотыми и алмазными нитками, а на подоконнике стояли какие-то ненужные безделушки – фарфоровые фигурки животных, корзинки с пластиковыми карандашами, батники, вязанные шапки и платья из тончайшего индийского шелка. И чем выше поднимал Яков глаза, тем все больше старой и ненужной рухляди открывалось перед его взором. В окно последнего этажа уже нельзя было даже заглянуть из-за выглядывавшего наружу дивана.

Длинное, обтянутое черной лайковой кожей ложе уже наполовину высунулось из квартиры и глядело своими круглыми стеклянными ножками во двор, где мирно покоились его собратья по несчастью. Но вот высокая полукруглая спинка, аккуратно простроченная мелкими серебряными стежками, с силой накренилась вправо и потихоньку начала сползать вниз.

Через минуту улица вздрогнула от сильного грохота. Бывший некогда одним целым диван распался на две неравные части. Сотворившая аварию спинка отлетела на другую сторону тротуара, а короб с матрасом остались лежать возле подъезда.

Но гораздо тяжелее и громче грохота был вопль, последовавший сразу же за падением. Он раздавался из того же окна и был похож на рык убитой горем волчицы, у которой прямо из-под носа украли выводок.

Человека, бывшего хозяином этого крика, можно было издалека принять за маленькую тощую крысу. Длинный нос его постоянно ерзал по сторонам, будто пытаясь что-то вынюхать или высмотреть. Плотно сжатые бесцветные губы беспрестанно подергивались мелкой лихорадочной дрожью. По ровному гладкому лицу его было заметно, что мужчина этот был сравнительно молод. Однако по поведению и повадкам его можно было подумать, что это старый скряга, надевший на себя маску юноши.

Схватившись руками за голову, хозяин дивана скрылся в квартире. Но не прошло и полминуты, как он снова показался перед публикой из двери подъезда. Лицо его, и без того не блиставшее красотой, скривилось от боли. Прямо перед ним лежала в неподвижности спинка, та спинка, которая, вероятно, столько времени грела его выпирающие наружу кости. Зарыдав навзрыд на всю улицу, бедный хозяин припал к ее мягкому черному лону и, поглаживая его своими длинными скрюченными пальцами, громко запричитал:

– Моя маленькая кроватка! И зачем я только выгнал тебя из дома! А теперь ты разбилась, разбилась вдребезги и больше никогда меня не будешь радовать, никогда!

Из глаз его сочились самые настоящие неподдельные слезы, как будто бы лежащий перед ним кусок дерева, обтянутый кожей, был живым человеком, нечаянно выпавшим из окна.

– Что за нелепица! – вскричал в недоумении Яков, ибо все происходившее рядом с ним напоминало сцену из театра абсурда, где в совершенно неодушевленные предметы пытаются вдохнуть жизнь.

– О, мой юный товарищ! Абсурдом здесь зовется наше с тобой существование! Вещи – это жизнь мамонитов, а если их нет, нет и самой жизни. Этот несчастный уже два месяца не ходит на работу, потому что боится оставить в одиночестве свои диваны, паласы и прочее барахло, которое он успел скопить в квартире. Каждый день у него выпадает из окна какая-нибудь очередная рухлядь, не помещающаяся в комнате. Но сегодня он потерял один из своих любимых пяти диванов. Поэтому будет, наверное, особый траур.

И словно в подтверждении его слов несчастный хозяин дивана поднялся с места и диким ревом кинулся в бездонное море вещей, пылившихся возле домов. Вынырнув где-то в середине улицы, он с яростным необузданным отчаянием накинулся на первую же попавшуюся тумбу и с силой стал пинать ее ногами.

– Из-за тебя, из-за тебя одной, – ревел он на всю улицу, – я его потерял. Это ты его все время придавливала с боков, из-за тебя он стал таким слабым и беспомощным!

– Постой, постой, она не причем, совсем не причем! – заголосил вдруг Яков, не выдержав такой ярой несправедливости рядом с собой.

Несчастный вещелюбец застыл на секунду на месте, будто пытаясь определить, откуда доносился этот голос. Повернув голову в сторону Якова, он уставился на нашего героя своими желтыми сощуренными глазками, а затем, рассмотрев его хорошенько, прокричал в таком же гневном запале:

– Новобранец? Ко мне пожаловал новобранец? Откуда такая честь? Я и сам когда-то мечтал служить в их покоях (и он кивнул в сторону Тура). Но потом, заглянув лишь один раз в Мамонитский переулок, я понял, где скрывается настоящая истина! Истина, она здесь, точнее там, где спокойствие и достаток, а не там, где суета и смерть.

– Истина? – в недоумении ответил Яков, кивнув на груду никому не нужных квартирных отходов, – и ты это называешь истиной?

– Что? Ты смеешься? Ты смеешь еще смеяться? Ты смеешь потешаться над моими бедными разбитыми детками? – пропищал скряга в сильном надрыве, уже близком к истерике. – Ты смеешься надо мною, гад? А ну иди-ка сюда!