Забытые: Тени на снегу

Надеюсь, новый староста приведёт Ярмарочный в порядок… Только прежде бы выдать (или показать) страже убийцу, чтобы снять со знающих все обвинения. Люди бывают странными – не любят владетелей, хотят относительной свободы и выбранных старост, но когда хозяев города убивают, не радуются, а начинают всех ненавидеть и искать убийц.

С рассветом город «попритух», но я остро ощущала остаточную силу Светлы. Она укрывала крыши золотой дымкой, сочилась из приоткрытых окон, искристой тропой вилась меж деревьев. Но её уже было гораздо меньше, чем ночью. Шамир не бездействовал и не ждал беды. Он вбирал силу, торопливо передавая её новым знающим. И не сегодня-завтра их появится человек пять, не меньше.

– Что люди говорят? – я углубилась в парк.

Ну, как углубилась… Парка-то – три ряда лысых деревьев. И захочешь – не спрячешься. И я постаралась держаться ближе к стене.

– Всякое, – глухо отозвался Зим. – Что жену свою с полюбовником-знающим застукал, а тот с перепуга двинул чарами. Что знающий поиздержался и воровать в дом забрался. Что у владетеля была какая-то волшебная штука, очень нужная общине, и знающие сами своего на хозяев натравили. Кто во что горазд, Ось. А языки-то без костей, сочиняют на ходу.

– Но никто ни во что не верит? – я ухмыльнулась.

– Конечно. Мечутся со двора на двор да собирают сплетню за сплетней. Наверное, счёт ведут. Какой больше будет – то и правда, – не без иронии заметил знающий.

Хладнокровные – что с них взять…

– А что знающие?

– Ты права, – признал он мрачно. – Ты да я… да Горда эта. Прошлой ночью в Ярмарочном оставалось двое зимников – Вьюжен с приятелем. Третий зимник, какая-то девица – это слова стражника, – уехала днём в сторону Сердца. Вьюжена мы вроде как нашли. А его приятель как в воду канул. Они жили на одном постоялом дворе, в соседних комнатах. Сейчас там ничего нет.

– То есть как? – я остановилась, обернулась и встретила встревоженный взгляд Зима.

– А вот так, Ось. Комнаты пустые и чистые, аж блестят.

И, конечно, ни капли крови… Я мысленно позвала Вёртку, которая до сих пор шуршала в городе.

– Двор как называется?

– «Дикий мёд».

Вёртка откликнулась моментально и пообещала проверить. А я снова подумала о Горде.

– Талая вода, – произнесла задумчиво, вспоминая чистый пол в темнице Вьюжена – Или что-то в этом роде… Вы, зимники, умеете как-нибудь… прибираться?

– Нет, – немедленно ответил Зим.

– Значит, она не одна, – заключила я.

Значит, осенник со своим дождём. И он-то, помощничек, и побывал и в темнице, и в доме убитого. И прибрался на зависть.

Или всё-таки старая кровь. Пишущий. Ибо знающих в городе Вёртка нашла троих. То есть и приятель Вьюжена, кем бы он ни был, к нашему появлению испарился.

И всё-таки: убивал Вьюжен или защищал? Где бы хоть какие-нибудь зацепки найти? Или – Забытые с ними? Спровадить Зима, залечь в сугроб и дождаться ночи?

Но если они придут по мою душу вдвоём – Горда с помощником… Хватит ли у меня сил на двух недознающих, один из которых к тому же вероятный пишущий? Кажется, не зря Шамир настырно пихает Зима мне в помощники… Мир-то, конечно, всё знает. И теперь всеми силами пытается предупредить.

– Что делать будем? – подал голос Зим. Его насторожённо-напряжённый взгляд буравил мою макушку.

– Подумать надо. Есть хочу, – угрюмо сообщила я. – Ты со мной?

– Обличье пока менять не буду, – предупредил знающий.

Я пожала плечами:

– Как хочешь. Тогда пойдём туда, где тебя не видели. Или где бы не обратили внимания.

– «Птичья требуха», – подсказал Зим и скривился: – Гадкое местечко, зато безлюдное. И потому и безлюдное. Здесь, на окраине. Домов десять пройти. Держись левее.

Я кивнула, развернулась и побрела обратно, к улице. Спокойно и неторопливо.

А вот Шамир нервничал. И я чувствовала его острее, чем прежде, – и тоже благодаря Светле. Земля мелко вздрагивала. Снежный ветер то затихал, то резко бил наотмашь. И даже солнце, казалось, подмигивало. Но чётче этого – противное ощущение чужой нервозности, витающее в воздухе и бьющее больнее ветра.

Я знала, на что иду. Понимала, как и чем рискую. Была готова рискнуть, лишь бы раздавить гадину и вытащить из неё всё, что можно. И Шамир тоже об этом знал. Но отчего-то беспокоился чрезмерно. И тогда-то меня и посетила странная мысль.

Неужто Шамир, обычно ни во что не вмешивающийся, всегда занимающий позицию наблюдателя и крайне неохотно помогающий, развил столь бурную деятельность, потому что… виноват?

Ветер сразу затих, и солнце перестало подмигивать. И даже почти пропала нервозность. Мир замер, затаил дыхание, и эта перемена была столь отчётливой и говорящей…

– В чём? – спросила я тихо.

Но ответа, разумеется, не получила. Вернее, это молчание, как и желание спрятаться, и стало ответом.

В чём-то, но виноват. В чём-то нехорошем, что грозовыми тучами надвигалось из прошлого и расползалось по раннему снегу уродливыми тенями, Шамир и виноват. И я обязательно пойму, в чём.

И, может, это станет ответом на подсказку «старосты» из Холмистого.