Забытые: Тени на снегу

«Подумай, зачем вас убирают. Ответ на этот вопрос объяснит тебе очень много – и даже больше. Всему есть причины… Копай глубже. Глубже, чем сможешь. Глубже, чем умеешь. И глубже, чем знаешь».

Не будь у меня настроя и цели, я бы вернулась в сугроб, погрузилась в себя, покопалась в памяти и, глядишь, нащупала бы если не разгадку, то пути к ней. Да, ветвистые и тернистые, да, туманные и неизвестные, но это лучше, чем совсем ничего.

Зато теперь я точно всё сделаю так, чтобы и до цели добраться, и выжить. Чтобы после додумать и понять. Да я ж теперь не умру от любопытства!

Ух.

Шамир, люблю тебя. Правда-правда. Хотя иногда ты ведёшь себя… и меня водишь, как телёнка, за верёвочку. И меня это раздражает, и ты об этом, конечно, знаешь. Но всё равно люблю. Потому что не даёшь мне скучать. И не бросаешь. И работать не мешаешь.

Давай так и дальше, а?..

Ты же знаешь, я справлюсь. Ведь знаешь же!

Мир, по своему обыкновению, промолчал, но дёргаться перестал. Замер, затаив дыхание. И я выдохнула. Так, на чём мы остановились?..

– Зим? – позвала я.

– Что? – его голос из-под драного капюшона снова прозвучал непривычно глухо.

– Сюда? – я остановилась напротив дверного проёма.

А двери не было, да. Гнилое крыльцо – и вонючий провал в темноту.

– Угу.

– Не пойду, – я с достоинством отвернулась и направилась дальше по пустынной улице.

– Я предупреждал, – он вздохнул и потопал за мной. – Но в остальных я примелькался.

– Ничего, – я усмехнулась. – Угощу юродивого обедом за пару-тройку сказочек. Знающим всё прощается.

После безумной ночи Ярмарочный будто вымер. Вчерашнее возбуждение по-прежнему витало в воздухе золотистой дымкой, но уже без людей и открытых окон. Жители города крепко спали, запершись в своих домах, и даже до обитателей постоялого двора мне удалось достучаться не сразу.

Я выбрала самый большой постоялый двор и очень долго стучалась в его дверь. Наконец открыла зевающая девчонка.

– Сытный завтрак на двоих, – я с порога пожалела прислужку, – и свободна.

Девчонка снова зевнула и поплелась на кухню, а я огляделась.

Невиданное дело – никого! Жаркий очаг, добротные столы и лавки вдоль стен, пахучие пучки трав, свисающие с потолка. И – пусто.

А может, просто не я одна замышляю нехорошее и не нуждаюсь в лишних свидетелях?..

Я потопталась на пороге, сбивая с валенок снег, сбросила на лавку шубку с шапкой и с удовольствием плюхнулась рядом, вытянув ноги.

Зим, что (не?) характерно, не возмущался и не рвался в бой. Смирно сел напротив и ссутулился в ожидании. Я не больно-то хорошо его знала, поэтому сделала единственный вывод: он устал. Мы же не железные. Столкновение с Вьюженом, непонятная магия, Гиблая тропа вопросов, темница, мои странности, ночь в беготне…

Ладно. Пусть отдыхает. Как в тепле оказался – так иззевался весь.

Девчонка вернулась быстро и с большим подносом. Яичница на общей тарелке, хлеб, масло, чай… Я вяло пододвинула к себе пузатую кружку. Зим не сделал и этого, лишь снова зевнул в кулак.

– Ты не против?..

– Нет, конечно, – я хмуро кивнула и подтянула к себе яичницу.

Он так и плюхнулся на скрещённые руки, заразительно засопев.

Я неспешно поела, выпила свой чай и потянулась за второй кружкой. Зим даже не дёрнулся, когда я ненароком задела его руку, только проворчал что-то глухо. Взяв кружку, я встала и отошла к окну.

Что ж, интересный расклад получается…

Вёрт?.. Ничего на постоялом дворе?.. А найди-ка для меня ещё кое-кого… Да, и это важнее Горды и всего остального. Потому что вы с Зимом правы – в Ярмарочном трое знающих. И я тоже права – насчёт пишущего. Который сидит за столом и притворяется спящим.

И – Зимом.

Да, я мало его знаю. Но кое-что запомнила хорошо – голос. Мы – поющий народ, и что-что, а подделанный голос я распознаю, даже если его постараются изменить чарами. А ещё, конечно, холодные руки.

У этого парня они были тёплыми. Очень тёплыми.

Да, я странно не ощущала в нём старокровного. Но, спорю на своё солнце, это живая старая кровь, а не полумёртвый знающий. И явно пишущий. Может, даже тот самый – «создавший» наперекор Шамиру двух приснопамятных зимниц.

А память услужливо подсказала: во времена Забытых мы умели делать амулеты, скрывающие силу крови. Слабая помеха нашим преследователям, но всё же они спасли немало жизней. И наверняка использовались до сих пор. Или новые, или старые – от прежних хозяев.

Парень честно изображал смертельно уставшего зимника – явно чтобы не спалиться. Один неверный жест, вопрос или взгляд – и я пойму.

Я улыбнулась и мягко спросила:

– Где Горда?

– А? – он поднял голову со скрещённых рук.

В светлых глазах сквозь чары чужого облика явственно проступила зелень. А у Зима глаза скорее серые или голубые, блёклые, морозные.

– Где Горда? – повторила я.

Он вполне прилично изобразил изумление и недоумение.