Говорящая кивнула и указала на едва заметную в сугробах тропку, что ответвлялась от основного пути, обходила деревню и убегала в холмы. И первой поспешила вперёд. Я глянула на солнце. Зимой темнеет быстро, и ещё поэтому я рискнула задержаться в городе. Ночью люди спят, никто ничего странного не заметит. Дыхание Зноя – сильный противник. Зажимать собственные умения, боясь выдать себя лишней искрой, будет смертельно опасно.
А пока мы шли, люди пели. И, проходя мимо домиков, я поймала себя на том, что пою вместе с ними. Даже, кажется, иногда вслух. Никаких слов, только мотив из протяжных гласных – спокойный, глубокий, неизменный, умиротворяющий. Точно полноводная река медленно и неспешно струится вдоль тихих берегов.
Нема на ходу покопалась в сумке и, обернувшись, протянула мне куль сладких ватрушек – уже тёплых от чар. Я благодарно улыбнулась, взяла кулёк и с удовольствием принялась за еду.
Пишущие, горячая кровь, – весеннее солнце: припекающее обманчиво мягко и приятно, сжигающее медленно и незаметно.
Искрящие, раскалённая кровь, – палящее летнее солнце: невыносимое, изнуряющее, испепеляющее, иссушающее.
Говорящие, тёплая кровь, – осеннее солнце: ласковое, усталое, ненавязчивое, неопасное. Почти. После затяжного весеннего и летнего жара оно добивало измученных людей быстро, метко, безжалостно и бесповоротно.
А безлетные, обжигающая кровь, давно уподобились луне – светят, но не греют, и лишь тогда, когда их никто не видит.
Вторая деревня показалась тоже скоро. Верста – и из-за пушистого холма, чёрные в густых сумерках, вынырнули далёкие домики. Я насчитала двадцать заснеженных крыш и снова услышала пение – уже другой мотив, но всё такой же близкий сердцу и вызывающий горькую тоску по полузабытому прошлому моего народа. И я снова заметила, что подпеваю. Но Нема не обращала внимания – и ладно.
Не дойдя до деревни, говорящая свернула на обходную тропу – узкую, протоптанную между сугробами. Я сосредоточилась, снова вспоминая цепочку чар, которые наверняка возьмут дыхание Зноя. И когда деревня осталась позади, озвучила свой план Неме. Та молча выслушала и покладисто кивнула. А первым пунктом значилось зайти в третью деревню и узнать легенду. На всякий случай.
В последнем поселении я насчитала с десяток домов, и, судя по редким столбам дыма – всего из четырёх труб, – деревня стояла полузаброшенной. А когда мы спустились с холма, я в этом убедилась.
На самом деле дворов было больше – около тридцати, но большую часть так засыпал снег, что из сугробов торчали лишь трубы или открытые настежь двери. И, закрывая глаза и мысленно «топя» снег, я видела во дворах и на дороге вещи – одежду, обувь, детские игрушки, опрокинутые корзины с едой. Люди покидали дома в спешке, настежь распахивая сараи и выпуская скот, бросая оброненное и оставляя открытыми двери и ставни. А обратно вернулись далеко не все.
И я их понимала – соседство с голодным до жизненных сил дыханием Зноя не из приятных. И раз в соседних деревнях неопасно, скорее всего, беглецы осели именно там. А вернулись те, кому больше некуда идти, да и денег на постоялые дворы нет. И можно бы попроситься… но кто возьмёт в зиму голодный рот? В другое время бы взяли – рабочие руки не лишние, а зимой – нет. И в этом – вся сущность хладнокровных.
А знающие, занятые расчисткой центрального северного и гостевых острогов, конечно, сюда не заглянули. И о беде людей не узнали.
Исправим.
Я решительно постучала в первую же дверь обитаемого дома, к которому пробиралась по колено в снегу – двор, похоже, не расчищали совсем. Нема, подобрав юбку, побрела по деревне – по худо-бедно протоптанной тропке, – зорко поглядывая по сторонам и прислушиваясь.
Мне не открыли, хотя я ощущала тепло жизни и слышала тихое кряхтение.
– Добрый день, – начала я громко и привычно. – Я – кудесница из общины знающих. Чем я могу вам помочь?
Скрипнула дверь, и полный подозрения старческий голос проскрипел:
– А отколь взялася, а? Отколь пронюхала? А ну докажь, что кудесница!
Я привычно поддёрнула рукава шубки и предъявила ладони. И туманно пояснила:
– Услышала про тень-на-снегу. У нас, знающих, есть свои способы узнать нужное.
Дверь снова заскрипела, и в широкой щели показалась старуха – древняя, неопрятная, насторожённая. Слеповато прищурившись, но рассмотрев несколько язвочек, она с пристрастием изучила меня с головы до пят.
– Малая ты, девка, для тени-то, – буркнула недовольно. – Дитё ж дитём. Ноги уноси, покуда тень не забрала.
– Что это такое? – я пропустила совет мимо ушей. – Когда приходит? Откуда? Что творит? Когда появилось?
– Когда-когда… – бабка почесалась. – Да как снег лёг. Мы же неготовые были. Ночью мело, а с утреца мы чиститься вышли. До ночи прокопались – по крыши засыпало, вот ей-ей. Ну, и вон те, – она неопределённо махнула рукой, – крайние, вдруг как заорут. Тень-де, тень… И всё. Пошёл дикий крик – и вдруг смолк. Мы – по хатам. А утречком ещё вторых, крайних, не стало. Тут народ-то и разбежался. А мы чего? Куды идти?
– Совсем некуда? – сочувственно спросила я.