— Давайте прежде всего жребій видать: кому быть русскимъ, а кому туркой, распоряжался онъ. — Сколько насъ всѣхъ?
— Девятнадцать; я еще въ церкви сосчиталъ, отвѣчалъ Петя Золоторенко.
— A Людвига Антоныча считалъ?
Людвигъ Антоновичъ былъ студентъ к-го университета, жившій лѣтомъ
— Будете играть съ нами? спросилъ его Саша.
— Для чего нѣтъ? отвѣчалъ нараспѣвъ и съ сильнымъ удареніемъ на о и на первые слоги словъ, студентъ, потрясая огромными и курчавыми волосами, которые, словно черкесская шапка, мохнато вились вокругъ его головы.
— Молодецъ Людвигъ Антоновичъ! Вотъ и четное число. Ну, давайте теперь попарно на палку! чья рука выше возьметъ, тому быть русскимъ, а ниже, — ступай въ бусурманы!
Когда мы раздѣлились на партіи, причемъ было, разумѣется, не мало спора и крика, потому что большинству изъ насъ хотѣлось попасть въ русскіе, Саша скромно предложилъ было выбирать начальниковъ на голоса; но русская армія единодушно положила, что никто, какъ онъ, долженъ быть фельдмаршаломъ.
— Ну, а пашой кому быть? спросилъ онъ.
— Людвига Антоныча пашой, Людвига Антоныча! онъ всѣхъ насъ старше! закричали турки.
— Прекрасно! Согласны вы, Людвигъ Антонычъ!
— Для чего нѣтъ? отвѣчалъ тѣмъ же пѣвучимъ голосомъ студентъ.
— Отлично! такъ ступайте въ крѣпость!
— Нѣтъ, нѣтъ! раздавалось со стороны туровъ, — на палку, кому крѣпость защищать! A то туркой будь, да еще въ крѣпости сиди, нападать не смѣй! На жребій!
— Да вѣдь это противъ исторіи! возражалъ Саша, — Русскіе всегда нападали, а турки въ крѣпостяхъ сидѣли!
— Потому они дурни были! замѣтилъ Людвигъ Антонычъ.
— Все равно! На жребій, на палку! кричали голоса, даже и изъ среды русской арміи.
— A не такъ,
Рындинъ уступилъ.
— Давайте тянуть, Людвигъ Антонычъ, сказалъ онъ, подымая палку.
Студентъ взялъ полувершкомъ выше Сашиной руки.
— Въ крѣпость, Саша! въ крѣпость! закричали, торжествуя, турки.
— Пойду! сказалъ съ неудовольствіемъ Саша, — но ужь я вамъ покажу, какъ надо защищаться; азовское сидѣнье покажу я вамъ, вотъ что!
— Увидимъ, увидимъ!
Жабинъ, попавшій въ число чалмоносцевъ, неожиданно выступилъ впередъ и, предварительно ударивъ себя, что есть силы, кулакомъ въ грудь, завопилъ:
У него были готовы стихи изъ Озерова на всѣ случаи жизни.
Саша и не отвѣтилъ ему. Но студентъ, котораго, повидимому, сильно поразилъ завывающійся басъ "донской жабы", подошелъ въ нему и сказалъ:
— Я учусь на медика и могу васъ завѣрить, что вы можете со временемъ умереть отъ какой другой болѣзни, только отъ чахотки никогда!
Общій хохотъ послѣдовалъ за этою выходкой. Опицкій съ радости даже ковырнулся въ травѣ.
— Ребята, мы только время теряемъ съ этимъ балагурствомъ, говорилъ между тѣмъ Саша. — Людвигъ Антоновичъ, знаете-ли вы ваше мѣсто? У колодца, въ самомъ углу сада, подлѣ
— Знаю, знаю, отвѣтилъ Золоторенко, — не безпокойся! Когда турки удалились, взявъ сабли и обмотавъ себѣ, по приказанію студента, носовые платки жгутомъ вокругъ головы для изображенія чалмы, Саша, педантъ своего дѣла, осмотрѣлъ кругомъ крѣпость, поставилъ пушку противъ подъемнаго моста, назначилъ караулъ и, оставивъ на площадкѣ свои главныя силы, отправился съ Васей, со мной и Левой отыскивать удобное мѣсто для форпостовъ. Мы ушли довольно далеко; Саша все оставался не доволенъ мѣстностью. Наконецъ онъ остановился на самомъ берегу озера.