Забытый вопрос

— Летаетъ себѣ подъ небомъ, заговорилъ опять Лубянскій:- ничего не знаетъ, что здѣсь дѣлается! промолвилъ онъ съ какимъ-то внезапнымъ порывомъ.

— Да, а слетитъ, такъ маленькихъ птицъ душитъ, замѣтилъ я, вспоминая какъ при мнѣ, однажды, въ нашемъ оврагѣ, ястребъ терзалъ бѣднаго голубенка.

— Мнѣ кажется, воскликнулъ Вася, — будь у меня…

Орелъ вдругъ поджалъ крылья и, ринувшись камнемъ съ высоты, исчезъ гдѣ-то вдали за озеромъ.

Вася замолкъ.

A облака, то свиваясь опять, то расходясь и тая, все бѣжали, будто спѣша, будто чья-то невидимая рука гнала ихъ куда-то далеко, въ какой-то таинственной цѣли…

— Куда спѣшите вы?… началъ было я и, обернувшись къ товарищу:

— Скажи мнѣ, Вася, спросилъ я его, — ты никогда не сочинялъ стиховъ?

— Нѣтъ, не сочинялъ, отвѣчалъ онъ, съ удивленной улыбкой, — а ты?

— Вася, я скажу тебѣ по секрету, но, ради Бога, не говори никому. Я сочиняю, но не смѣю никому показывать. Папа смѣется надъ этимъ. Онъ говоритъ всегда, что ему было бы пріятнѣе видѣть меня будочникомъ, чѣмъ жрецомъ музъ, — это его выраженіе.

Вася пристально взглянулъ на меня.

— Скажи мнѣ, сказалъ онъ, — тебя отецъ твой очень любитъ?

— Отецъ мой? Конечно! Онъ всегда насмѣхается надо мной… но у него ужь такой характеръ. A онъ всѣхъ насъ любитъ.

— A твоя мать?

— Maman? воскликнулъ онъ:- любитъ ли меня? Да еще какъ, Вася!

Прошло нѣсколько минутъ молчанія.

— Сколько разъ, заговорилъ я, снова возвращаясь къ любезному мнѣ предмету, — сколько разъ старался я сочинить стихи про облака, какъ они плывутъ, и куда? зачѣмъ?… Но нѣтъ, ничего у меня не выходитъ, такая досада! Я было такъ началъ: куда спѣшите вы?… A дальше? Дальше никакъ не выходитъ у меня стиха…

— Если самъ не можешь, сказалъ Вася, — такъ переведи вотъ эти стихи:

   Eilende Wolken, Segler der Lüfte,   Wer mit euch wanderte, mit euch schiffte,

   Grüsset mir freundlich mein Jugendland!

— Ахъ, какъ это хорошо! Что это такое? перебилъ я его.

— Это изъ Шиллера трагедіи: Maria Stuart.

— Maria Stuart, reine d'Ecosse, проговорилъ я машинально и скороговоркой. — Но дальше есть? Говори, Вася!

   Ich bin gefangen, ich bin in Banden   Ach, ich hab keineti andem Gesandten!   Frei in Luften ist eure Bahn,   Ihr seid nicht dieser Königin unterthan…

продолжалъ онъ.

— Ахъ, какая прелесть! Скажи еще разъ, прошу тебя, еще разъ!

— Тебѣ нравится? Я очень радъ, сказалъ онъ и повторилъ стихи еще разъ.

— Бѣдная! воскликнулъ я:- какъ ее эта гадкая Elisabeth d'Angleterre мучила!…

— Ты не читалъ Марію Стюартъ Шиллера? спросилъ Бася.

— Нѣтъ, отвѣчалъ я, неожиданно сконфузясь, — я изъ Шиллера знаю только Die Glocke. У насъ только въ городѣ нѣмецкій учитель ходитъ, объяснилъ я, считая необходимымъ извиниться. — Но я Histoire d'Ecosse par Walter Scott читалъ. Тамъ даже сказано: Marie Stuart, cette reine aussi illustre par ses infortunes que par le charme…

Но Вася не слушалъ моихъ извиненій. Онъ, видимо, о другомъ думалъ.

Много лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, а я какъ теперь вижу его милое лицо, его темно-синіе глаза, казавшіеся еще темнѣе изъ-подъ длинныхъ его рѣсницъ, задумчиво обращенные къ небу.

— Какъ ее всѣ любили! промолвилъ онъ медленнымъ голосомъ, — сколько людей умерло за нее, а она…

— Марія Стюартъ? спросилъ я, — ну, такъ что же?

— Она своего мужа позволила убить, сказалъ еще медленнѣе и тише Вася, не глядя на облака.

— Да! а ее всѣ любили! вспомнилъ я, пораженный этой мыслью и какъ будто не читалъ уже объ этомъ, и даже очень недавно.

Топотъ, крики и смѣхъ прервали разговоръ нашъ на этомъ мѣстѣ. Мы вскочили на ноги, не понимая, что случилось. Оба мы были далеко отъ дѣйствительности въ эту минуту.

— Это турки! вскрикнулъ я первый. — Въ крѣпость, Вася, въ крѣпость скорѣе!

Но мы не успѣли и тронуться; чалмоносцы съ гикомъ окружили насъ. Бѣжать въ Сашѣ не было уже никакой возможности.

— Господа! вы военноплѣнные! закричалъ, подбѣгая въ намъ, Людвигъ Антоновичъ, который былъ очень смѣшонъ въ фуражкѣ, надѣтой козырькомъ на затылокъ и обмотанной распустившимся носовымъ платкомъ, съ какою-то погнутою и ржавою шпагой въ рукѣ.

Мы сдались безпрекословно.

— Хотите-ли, чтобъ я вамъ велѣлъ руки и ноги повязать, дабы предупредить бѣгство, спросилъ студентъ, своимъ хладнокровнымъ и пѣвучимъ голосомъ, — или предпочитаете быть плѣнными на слово гонору?

— На честномъ словѣ! сказалъ я за себя и за Васю.

— Хорошо! и, обращаясь къ своему войску, произнесъ съ-такимъ выраженіемъ достоинства, что всѣ мы расхохотались: — Господа, я отпускаю сихъ воиновъ на шляхетское слово! A теперь, продолжалъ онъ, не надо терять времени. Эффенди Золоторенко!

Петя, отличавшійся пучкомъ метлы, колебавшимся, въ видѣ султана, надъ его чалмой, почтительно подошелъ въ своему пашѣ.