Загадка народа-сфинкса. Рассказы о крестьянах и их социокультурные функции в Российской империи до отмены крепостного права

Использование Потехиным пересказов мыслительных актов персонажа достигает кульминации в наиболее драматичной сцене – убийства Титом Николая на обратном пути с ярмарки. Здесь нарратору удается создать эффект переживаемости персонажем совершенного преступления (Тит с сообщниками задумывал лишь ограбить его, однако Николай оказал сопротивление, и Тит в состоянии аффекта зарубил его топором):

Но до сердца Тита не достигал этот вопль. В глазах его помутилось, в голове не было никакой мысли, сердце сжалось

, дыхание захватило; он помнил только одно, что Николай догадался об его умысле, и что погубит его, если останется жив. <…> Но когда Николай упал с диким воплем и хриплым стоном, когда он после нескольких конвульсий остался нем и неподвижен, когда Тит почувствовал себя обрызганным кровью – тогда с ним произошел такой переворот, в душе его совершилось

такое потрясение, которое трудно передать словами, тем более что оно произошло чрезвычайно быстро. Все бешенство, все ожесточение Тита мгновенно исчезло: ужас и страх заступил их место[523].

Наконец им овладел такой панический страх

, что он вскочил и ударился бежать, куда глаза глядели. И страшно для него было бегство, и страшен был он в этом бегстве. Ему казалось, что шагом гонится за ним то окровавленный труп Николая, то погоня[524].

Маркированные курсивом глаголы, передающие аффективные состояния героя и приостановку мыслей, как водится в таких случаях, приводят нарратора почти к паралипсису – фразе «трудно передать словами», однако, по сравнению с аналогами у Григоровича, у Потехина он менее выражен, поскольку в следующем же предложении раскрывается объяснение (страх и ужас). Бросается в глаза, что для описания состояний крестьянина-убийцы Потехин прибегает к книжной лексике иностранного происхождения (конвульсии, панический страх), ассоциированной с медицинским дискурсом.

В более поздней повести «Бурмистр» (1858) Потехин следовал выбранной повествовательной манере и режиму прозрачности мышления. Сюжет повести строится вокруг попытки сдать в рекруты сына бедного Федора-кузнеца. Хотя сам он появляется лишь во второй половине повести и не является протагонистом, его состояние после пожара кузницы передается с помощью пересказа мыслительного акта:

Глубокая, безвыходная тоска и отчаяние овладели его душою, он считал и себя, и свое семейство погибшим безвозвратно. И потянулись после того длинные, печальные дни. Тоска грызла, сокрушала его, голова не в силах была связать двух простых мыслей, руки его не поднимались на работу, да они и не умели ничего делать, кроме кузнечного дела: Федор мало работал и на поле, нанимая для этого особенного работника. Наконец, однажды горе так мучило, теснило грудь Федора, что он, по русскому обычаю, решился искать успокоения у знакомого уже нам тучного господина с красивой бородкой[525].

Встречаются в повести и редкие, но яркие примеры несобственно-прямой мысли: