Загадка народа-сфинкса. Рассказы о крестьянах и их социокультурные функции в Российской империи до отмены крепостного права

Рудиментарные отсылки к вмешательству нечистой силы (дьявола или беса) – знак столь распространенных в романтической культуре сюжетов о контактах с потусторонним миром, однако в крестьянской версии тот же набор аллюзий может отсылать напрямую к одному из источников самой романтической инферналианы – религиозным текстам и фольклору. Адаптация инфернальных сюжетов высокой литературы под простонародных героев сопровождалась деперсонализацией нечистой силы или же, напротив, сведением ее лишь к одному существу – бесу-искусителю, в отличие от многообразия призраков в физическом мире готической и романтической прозы. Характерно также и то, что все тексты элементарного сюжета «Искушение» вертятся вокруг денег или материальных благ, которые пробуждают в герое ранее дремавшую алчность – тяжкий грех, согласно Писанию.

Все произведения с сюжетом «Искушение» распадаются на две большие группы в зависимости от исходной ситуации: герой либо терпит нужду и бедствует (9 текстов – «Мешок с золотом» Полевого, «Честный извозчик» Русанова, «Извозчик-ночник» Булгарина, «Нечистая сила» Соллогуба, «Мешок с полуимпериалами» Бурнашева, его же «Золото в руках бедной швеи», «Чужая голова – темный лес» Гребенки, «В остроге» Салтыкова-Щедрина и «Первый винокур» Погосского), либо, напротив, благополучен (6 текстов – «Корыстолюбец» и «Искушение» Погодина, «Искушение» и «Памятка» Даля, «Неожиданное богатство» Кобяковой и «Накануне Христова дня» Левитова).

В первом случае герой ищет любую возможность, чтобы поправить свое положение или даже разбогатеть, и здесь на первый план выходят его дурные мысли, испорченная натура (например, страсть к пьянству) или внезапное бесовское наваждение, питаемое соблазном большой и легкой наживы. В сюжетах такого типа кульминацией становится преступление – от мелкой кражи до кражи с убийством, иногда двойным и даже тройным. Затем героя обязательно настигает наказание (в двух вариациях – с раскаянием или без), виды которого простираются от естественной смерти из‐за болезни («Неожиданное богатство», «Накануне Христова дня») до ареста или каторги («Хмель, сон и явь» Даля, «Тит Софронов Козонок» Потехина, «Искушение» Погодина, «Нечистая сила» Соллогуба). Лишь в одном тексте – «Похождения Трифона Афанасьева» Славутинского (1859) – герой под влиянием доброго помещика раскаивается в непреднамеренном случайном убийстве.

Во втором случае герою совершенно случайно попадает в руки богатство, причем он сам иногда об этом не подозревает и узнает лишь задним числом от владельца этих денег. Такие сюжеты оканчиваются обычно благополучно – в пяти из шести случаев («Мешок с золотом», «Честный извозчик», «Извозчик-ночник», «Мешок с полуимпериалами», «Золото в руках бедной швеи») герой/героиня возвращает деньги владельцу, получает вознаграждение и обретает душевный покой (лишь у Погодина в «Корыстолюбце» извозчик с горя накладывает на себя руки).

Хорошо видно, что первый куст сюжетов, центрированный вокруг этической проблематики, подразумевал веер уголовных траекторий для крестьян и простолюдинов, охваченных алчным порывом и вовремя не раскаявшихся. Криминализированными в таких текстах, как правило, оказывались греховные и исчисленные в Библии желания (алчность, зависть), роднившие простолюдинов с трагическими персонажами мировой литературы – от шекспировских злодеев и скупцов до романтических разбойников и байронических героев.