Загадка народа-сфинкса. Рассказы о крестьянах и их социокультурные функции в Российской империи до отмены крепостного права

Бросающиеся в глаза дидактизм и назидательность составляли неотъемлемую черту такого типа литературы для народа в 1840–1850‐е гг. и не раз обсуждались в критике. В. Г. Белинский, В. Ф. Одоевский, Н. А. Некрасов и др. впервые поставили вопрос о том, какой должна быть хорошая книга для простонародного читателя. Хотя мнение о том, что какие-либо специальные книги не нужны, в эти годы еще не было отчетливо высказано (это произойдет позже, в начале 1860‐х гг.), мы можем увидеть некоторые пересечения с представлениями о детской литературе. В ее истории дихотомия «особые книги для детей vs общий золотой фонд для детей и взрослых» возникла в критике уже в 1830–1840‐е гг. и на протяжении всей второй половины XIX в. сохраняла свою актуальность[588]. Несмотря на различную скорость появления подобных представлений в критике детской и народной литературы, причина совпадения в идеях была связана с уже упомянутым восприятием образованной элитой взрослого крестьянина как ребенка, нуждающегося в воспитании через специальные тексты. Поэтому можно говорить о частичном пересечении между полями литературы для детей и для народа уже в 1840–1850‐е гг.[589]

Сходными были не только установка на дидактизм и некоторые темы (воспитание в духе уваровской триады «православие – самодержавие – народность»[590]), но даже и круг авторов. Так, упоминаемые в этой главе Одоевский, Бурнашев, Корсини и Марко Вовчок в разные периоды своей деятельности выступали и как авторы произведений для детей.

В целом, как я попытаюсь показать, в литературе для народа в 1840‐х – первой половине 1850‐х гг. доминировала патриархальная модель крестьянского субъекта. Накануне отмены крепостного права, в 1859–1861 гг., на страницах журнала «Народное чтение» возникает альтернативная (демократическая) модель, созданная известными писателями-демократами (Марко Вовчок и Михайловым) и основанная на критике социального порядка и формировании «прогрессивного» поведения в семье и быту.

Корпус источников: контекст, свойства, периодизация

Среди 230 текстов, составляющих корпус моего исследования, есть небольшой пласт дидактической фикциональной литературы для грамотных крестьян, которая, будучи тематически сходна с остальными текстами, все же может быть обособлена в отдельный подкорпус из 15 текстов, опубликованных с 1839 по 1861 г. Главным критерием отбора стала адресация для читателя из народа.

Этот подкорпус должен быть в первую очередь отграничен в жанровом отношении от большого рынка лубочной книги и низовой литературы, среди которой в конце XIX в. на религиозно-нравственные издания приходилось всего 32%[591]. Внутри этой группы преобладали жития святых и поучения, которые читались в основном старшим поколением деревенских жителей и тщательно сберегались. Большая же часть наименований (52%) относилась к художественной словесности и, соответственно, приобреталась для досуга и развлечения (чтения вслух), а потому потреблялась в основном молодыми людьми. Досуговый тип чтения не означал полного эскапизма: как показывает А. И. Рейтблат, крестьяне обращались к разным жанрам фикциональной лубочной литературы, удовлетворяя потребность в новом объекте идентификации, познании своего места в более обширном, нежели община, окружающем мире, в силу роста осознания собственной личности[592]

.

Если в конце XVIII – первой трети XIX в. низовая литература жила своей рыночной жизнью и редко попадала в поле зрения образованных литераторов и литературной критики, то все изменилось в 1830‐е гг., которые стали своего рода водоразделом. В первую очередь на лубочную литературу обратили внимание цензоры, все чаще запрещавшие такого типа издания, считая их вредными для народа, как показал А. И. Рейтблат[593]. Затем, уже в 1840‐е гг., такие ведущие критики, как Белинский и др., систематически подвергали критическим разносам лубочные книжки и первые издания для народного чтения[594]. Ненависть элиты к низовой словесности была продиктована просветительскими и эстетическими установками, несовместимыми с описанными выше свойствами развлекательных и религиозных книг.

Во «взрослой» и детской литературах на рубеже 1830–1840‐х гг. начинается рост интереса к крестьянам и простонародью, которые все чаще становятся протагонистами постепенно складывающегося жанра «рассказ из крестьянского быта»[595]. Важно отметить, что такие его авторы, как Даль, Марко Вовчок и Н. В. Успенский, одновременно пробовали свои силы сразу для двух почти не пересекающихся аудиторий.