Таким образом, сравнение двух сборников с точки зрения репрезентации насилия позволяет сделать вывод, что в украинских рассказах его доля невелика (33% текстов всего цикла) и ограничена в основном традиционной патриархальной властью отца, злой свекрови или коварной невестки. Подобно домашнему, помещичье насилие направлено исключительно на героинь (хотя возможны упоминания о переселении помещиком крестьян-мужчин) и выражается в никак не объясняемом в тексте принудительном труде (барщине), который приводит к трагическим последствиям. В «Рассказах из народного русского быта» доля и вес темы насилия существенно возрастают: почти две трети (60%) рассказов построены именно вокруг помещичьего насилия. Подобно украинским рассказам «Отец Андрий» и «Одарка», последствия сексуального насилия воплощаются сполна в русском рассказе «Саша»: после того как умер ребенок героини от барского племянника, она ушла в монастырь и внезапно там скончалась. Помещичья прихоть, зловредность и мстительность, описанные в украинских «Козачке» и «Горпине», гораздо шире репрезентируются на русском материале – в «Маше», «Катерине» и «Игрушечке». Пропорция семейных и межсословных отношений в русских рассказах складывается в пользу последних, недвусмысленно указывая на то, что основная проблема русской жизни, как она заявлена в сборнике русских рассказов 1859 г., – нечеловеческие отношения, порожденные рабством. Никакого эффекта поэтизации русского быта при этом не возникает, в отличие от идилличности и идеализации украинского.
Теперь можно сказать, что украинские и русские рассказы уже подвергались сравнительному анализу в книге К. Хорбач, которая пришла к выводу, на первый взгляд противоречащему тому, что мы только что выяснили. Используя другие методы (анализ конфликта, мотивный анализ, лексический, стилистический[836]
), исследовательница заключает, что поведение героинь украинских рассказов целиком определяется чувствами пассивных жертв крепостного права или семейных отношений. Протагонистки почти полностью замкнуты в пределах семьи или деревенского сообщества, и развитие действия детерминировано в первую очередь межличностными отношениями, а не сформированными характерами. Такой глубинной структурой Хорбач объясняет, отчего героини похожи друг на друга и как бы взаимозаменяемы. Героини русских рассказов, напротив, обладают ярко выраженными психологизированными характерами, поэтому способны совершать судьбоносные поступки, вырываться из крепостнического или семейного окружения, перемещаться из деревни в город. Пространство русских рассказов более разомкнуто и открыто[837]. Хорбач полагает, что различия в поэтике разноязычных текстов Вовчок были обусловлены разным историко-литературным контекстом. Жизненный уклад украинских крестьянок сформирован другими условиями (в том числе отсутствием крепостного права), что отразилось в редукции рефлексии и самосознания в структуре их характеров, в отличие от русских. В итоге Хорбач даже осмелилась утверждать, что в украинских рассказах Марко Вовчок не пошла дальше романтического этнографизма П. П. Гулак-Артемовского и Квитки-Основьяненко (что не подтверждается более поздними исследованиями, как мы видели)[838].Несмотря на то что критерии оценивания уровня психологизма и рефлексивности героинь вызывают сомнения, в целом наблюдения Хорбач могут непротиворечиво и органично дополнить проделанный нами анализ сюжетных моделей и измерение уровня насилия в разных группах рассказов. Пассивность, жертвенность, некоторая однообразность и встроенность протагонисток украинских рассказов в семейный быт и локальные сообщества объясняется тем, что произведения первого сборника в большинстве своем принадлежали к жанру идиллии, воспевающему патриархальный уклад старой малороссийской жизни, почти не знавшей крепостного права. И наоборот: в русских рассказах писательницы начинает доминировать помещичье насилие, что несовместимо с идиллическим модусом и приводит к появлению героинь другого типа – волевых, действующих, протестующих. Что касается более рельефно изображенного характера русских крестьянок, то парадоксальным образом некоторые, причем довольно влиятельные русские критики как раз отказывали русским героиням Вовчок в правдоподобии характеров и психологических мотивировок. Наиболее острая и аргументированная критика вышла, как известно, из-под пера Достоевского в статье «Г.-бов и вопрос об искусстве» (1861)[839]
.