— Я мало что знаю… но там у них, во-первых, никакой веры генералам, которые своими амбициями привели армию к поражению, а Россию — к гибели. У них свои особые законы и своя иерархия. Кому конкретно они подчиняются, неизвестно, но дисциплина в обществе строгая.
— Интересно, откуда же ваш шеф, полковник Шмидт, все это узнал?
— Узнал случайно, из неофициальных источников. Видите ли, — пояснил есаул в ответ на недоверчивый взгляд Горецкого, — полковник мне доверял, но до известной степени. Я не в курсе всех его дел.
Горецкий вынужден был согласиться с есаулом — он тоже никого не посвящал в некоторые свои секретные дела.
— Стало быть, генералам не подчиняются и даже собираются мстить.
— Подобно тому, как монархисты убили начальника штаба деникинской армии генерала Романовского?
— Примерно. Значит, цели политические: возродить сильную армию без подлецов-генералов, чтобы воевать за Россию.
— Опять идти в Россию? — прищурился Горецкий. — Но это же глупо.
— Возможно, но для того чтобы увлечь людей, эта идея вполне годится. А для того чтобы накормить армию голодных офицеров, прежде всего следует отобрать у интендантов и тех же генералов все, что они успели украсть у армии там, в России, и вывезли сюда.
— Хм, однако… Совсем как у большевиков: «Грабь награбленное!» Знакомый лозунг… Кстати, я припоминаю… недавнее убийство полковника Иванова. Это не их ли рук дело?
— Не могу знать, господин полковник! — честно ответил есаул.
— Из армии полковник Иванов уволился, и ходили какие-то слухи, что здорово был нечист на руку… Во всяком случае, если бы не было у него в доме ценностей, не стал бы он нанимать охрану из казаков.
— Этот ваш Иванов был убит и ограблен, — подал голос Джафар. — По некоторым признакам, ценности у него в доме хранилась немалые.
— Уважаемый Джафар-эфенди! — в полном изумлении воскликнул Горецкий. — Вы понимаете по-русски?
— Слишком много русских в городе, — невозмутимо ответил Джафар, — слишком много беспорядка.
— Так-так, — повернулся Горецкий к есаулу. — Теперь переходим собственно к нападению на вас.
— Значит, я шел по Османли следом за капитаном Лихачевым, сохраняя неизменное расстояние между нами. Капитан был пьян, но не настолько, чтобы не заметить слежки. Капитан свернул во двор, я убыстрил шаги, и когда миновал открытые ворота, то заметил, что он скрылся в подъезде дома. Мне показалось, что во дворе никого нет, поэтому я не скрываясь побежал к подъезду, но тут появились трое офицеров, окружили меня молча и начали бить.
— А вы что же, так и стояли спокойно, пока вас били? — недовольно спросил Горецкий.
— Я, конечно, кричал им, что я офицер, спрашивал, что им нужно, пытался сопротивляться…
Горецкий со вздохом оглянулся и встретил презрительный взгляд Джафара Карманли. Он резко встал с места, пенсне от этого движения свалилось с носа и повисло на шнурочке. Есаул Чернов поразился тому, как изменилось лицо полковника Горецкого. Еще недавно перед ним сидел мягкий немолодой человек. Глаза его смотрели из-под пенсне добро и участливо. Теперь же глаза без прикрывавших их стекол оказались жесткими и пронзительными, морщины разгладились, и лицо приобрело чеканность, свойственную профилям на старинных римских монетах.
— Что я слышу? — угрожающе начал полковник. — Вам, есаул, прекрасно было известно, что люди, которые стоят за капитаном Лихачевым, весьма опасны. В противном случае полковник Шмидт не послал бы вас следить. И вам даже не пришло в голову, что темный двор может быть ловушкой? Ведь вы же были вооружены и даже не успели достать револьвер? А вместо этого здоровый крепкий молодой человек позволяет себя избить… Есаул, вы меня удивляете. Расслабились тут, в Константинополе, на сытных хлебах? По ресторанам ходите, красивых женщин разглядываете! Не понимаю, за что вас приблизил к себе полковник Шмидт.
Высказав это, Горецкий в сердцах отвернулся. На несколько минут в кабинете помощника начальника полиции повисло тягостное молчание.
— Хм, мы, кажется, отвлеклись, — первым опомнился Горецкий. — Я попрошу вас, есаул, продолжать, и как можно подробнее. Значит, офицеров было трое, в каких они были чинах?
— Я не заметил, кажется, был там один поручик…
— Не стесняйтесь, господин Чернов, — ободрил Горецкий, — стало быть, вы растерялись и позволили себя избить. Ну конечно, трое на одного…
— Нет, кажется, сначала их было двое… — пробормотал есаул и низко наклонил голову. — Я, конечно, свалял дурака, не смог удержаться на ногах.
— Это плохо, — наставительно проговорил Горецкий, — в драке самое главное — не упасть, а то затопчут ногами. С вами, если не ошибаюсь, так и случилось?
Он с удовлетворением заметил, как блеснули ненавистью глаза есаула Чернова. Это хорошо, что ему стыдно за то, что позволил себя избить, как беспомощный штатский. Возможно, что из молодого человека и получится что-то, если, разумеется, не сгинет он в турецкой каталажке.
— Так что было дальше? — как ни в чем не бывало спросил Горецкий.