Закат на Босфоре

— Я плохо помню… они били ногами… я старался прикрыться… Потом, когда я уже почти терял сознание, подошел кто-то… видно, старший, и сказал, чтобы прекратили, что, дескать, они не воюют с простыми офицерами, но за шпионство и за слежку меня следовало наказать. Те двое отошли, этот постоял возле меня немного, потом, очевидно, хотел закурить, потому что достал портсигар, но выронил его. Портсигар упал прямо мне на скулу и был очень тяжелый, очевидно, золотой. Как скулу не сломал, до сих пор не понимаю. — Есаул поморщился и потер левую щеку. — В общем, я подумал, что он сделал это нарочно, и страшно разозлился. Но револьвер они у меня отняли. Поэтому я схватил портсигар и запустил в него — по-детски, конечно, но признаю, что плохо тогда соображал.

«И не только тогда», — подумал полковник Горецкий, но промолчал.

— И что случилось? — спросил он.

— Ничего не случилось. Я, разумеется, не попал, тот человек поймал портсигар на лету, поблагодарил меня, рассмеялся и ушел. А я кое-как встал и побрел домой. Отлежался ночь, а на следующий день пришли турки и забрали меня на допрос в полицию по поводу убийства полковника Шмидта.

— М-да-а, есаул, не много вы смогли сообщить, — протянул Горецкий.

Арестованный беспокойно зашевелился, скосил глаза на хозяина кабинета и спросил шепотом:

— Меня опять уведут в тюрьму?

— Я тут не хозяин, — развел руками Горецкий, — от меня ничего не зависит. Пока не отыщется убийца полковника Шмидта, боюсь, что турки вас из тюрьмы не выпустят. Да, кстати, лиц напавших на вас офицеров вы не разглядели, но хоть как-то можете их описать? Рост, голоса…

— Голоса не помню, а рост… когда лежишь, рост правильно не определить.

— Ах да, — с досадой согласился Горецкий, — вот хотя бы портсигар… Что вы можете сказать о портсигаре?

— Золотой несомненно — тяжелый и блестел даже в темноте, — на крышке выгравирован не то вензель, не то еще какой-то узор…

— И на том спасибо, — со вздохом сказал Горецкий. — Что ж, есаул, не могу желать вам всего доброго… — Он протянул руку к звонку, вызывающему охрану, но помедлил немного, глядя на арестованного.

Есаул смотрел обреченно, но не произнес ни слова.

— Вот вам немного денег. — Полковник достал из кармана несколько купюр. — Это не благодеяние, просто я не согласен с турецкими законами о содержании арестованных. — Тут Горецкий вежливо кивнул поднявшему голову Джафару. — А уж сумеете ли вы отстоять эти деньги в камере, зависит от вас. Не благодарите.

Есаул молча взял деньги и вышел, понукаемый полицейским. Через несколько минут Горецкий тоже откланялся, пробормотав, что у него дела и ждать заключения судебного врача об осмотре трупов проститутки и ее сутенера он более не может. Джафар молча наклонил голову и проводил его немигающим взглядом из-под очков.

Глава двенадцатая

До вечера Бориса ни на минуту не оставляли без присмотра — либо капитан Сивый, либо его белобрысый контуженный друг с голубыми страшными глазами постоянно находились рядом. Борис не представлял, как ему выпутаться из скверного своего положения. Горецкий, должно быть, давно уже искал его, но найти человека в огромном разноплеменном и разноязыком городе посложнее, чем иголку в стоге сена, а Ордынцев никак не мог передать полковнику хоть какую-нибудь весточку, хоть какой-то знак. Злость на Горецкого прошла просто потому, что злиться в его положении было бы глупо. Но однако, когда автомобиль, который вез его к какому-то таинственному «наместнику», попал в аварию и Бориса как следует стукнуло лицом о сиденье, в голове у него кое-что прояснилось. Насколько он знал Горецкого, тот был человеком обязательным и планы своих операций разрабатывал всегда очень тщательно. Борис никогда не сталкивался с личным эмиссаром Черчилля таинственным мистером Солсбери, но, по рассказам Горецкого, знал, что тот тоже человек очень ответственный. Не может быть, чтобы два таких опытных человека так бездарно подготовили операцию! Но в таком случае это значит…

Борис зажмурился, потом открыл глаза и отхлебнул здоровенный глоток пива.

Это значит, что его опять подставили. Так уже было полтора года назад в девятнадцатом в Феодосии. Полковник Горецкий спас его из контрразведки для того, чтобы отправить в Батум, а там наблюдать за ним с целью узнать, с кем Борис связан. И сейчас абсолютно такая же ситуация. Полковник пригласил его работать вместе с ним для того, чтобы сделать Бориса подсадной уткой. Его с помощью Анджелы запустили в окружение прекрасной турчанки, подсунули книгу… Разумеется, Гюзель заподозрила, что с книгой что-то не то. Для того и была ей нужна отсрочка до утра, чтобы получить инструкции от своего шефа. А Горецкий с англичанином наблюдали за ней, чтобы выяснить, с кем она свяжется в течение ночи. Но в таком случае они, возможно, следили и за ним, Борисом? Но нет, иначе бы не пришлось вмешиваться этим подозрительным господам, у которых Борис сейчас находится и не представляет себе, как бы убраться отсюда восвояси. Вот уж, что называется, попал как кур во щи!