Заложник любви

– Отвечаю ли я тебе полной взаимностью? – перебил ее Шура.

– Отвечаешь, отвечаешь, куда ты денешься, – отмахнулась она. – Ты интересовался завещанием Леонтия Свиридова?

– Опять она пристает ко мне со своим утопленником, – жалобно пожаловался Наполеонов окружающему его пространству.

– Так поинтересовался или нет? – настаивала Мирослава.

– А ты как думаешь?

– Я думаю, что должен был поинтересоваться. Но сделал ли ты это, я не знаю.

– Сделал! Я свой хлеб отрабатываю честно!

– И что же? Тебе открылась истина?

– Открылась! Открылась! Свиридов распределил все свое движимое и недвижимое между всеми своими детьми.

– А женам он что-нибудь оставил?

– При разводе он покупал каждой своей жене большую квартиру и новую машину!

– А до развода у его жен не было машины?

– Была!

– То есть он старую менял на новую!

– Ничего он не менял! Вернее, менял старую жену на новую! А машина и старая, и новая доставалась разведенной жене.

– Денег он женам не оставил?

– Он создал фонд, из которого в случае его смерти женам будет выплачиваться приличное содержание до тех пор, пока они не скончаются или не выйдут замуж.

– Выходит, что и коттедж, в котором Леонтий жил с последней женой и сыном, поделят на всех детей?

– Ничего подобного! – ответил Наполеонов и торжествующе ухмыльнулся.

– Шура! Договаривай! – потребовала Мирослава.

– Дом завещан Аграфене Тихоновне Лутковской!

– Весь? – усомнилась детектив.

– Весь!

– А где же будут жить Лия и Кирилл?

– На их имя куплена квартира. Туда они и должны переехать.

– Ужас!

– Не понимаю, что в этом ужасного, – пожал плечами Наполеонов. – Квартира шикарная и огромная. В ней можно на велосипеде кататься и забеги устраивать. Чтоб я так жил! – подвел он итог своего разглагольствования.

– Но Лия и ребенок привыкли жить в коттедже, – возразила Мирослава.

– Ерунда! – отмахнулся Наполеонов.

– Лутковская знает о завещанном ей доме?

– Подозреваю, что знает, – ответил Шура.

– И на что она будет содержать эту громадину?

– По завещанию Лутковская получает содержание, в три раза превышающее ежемесячное содержание жен. Плюс к этому Аграфене Тихоновне отходит часть акций Свиридова.

– Неплохо, – сказала Мирослава и вспомнила, что Крутов предлагал Аграфене Тихоновне оплатить гонорар детективного агентства, а она отказалась. Знала ли она о причитающемся ей наследстве.

– Шура! А детям содержание предусмотрено?

– Да, – кивнул Наполеонов, – но до совершеннолетия. Те, что его достигли, просто получат причитающуюся им часть наследства и смогут делать с ним все, что захотят.

– Сумма большая?

– Достаточно большая, – серьезно ответил Наполеонов. – Главное – не промотать отцовские деньги, а правильно ими распорядиться.

– Не отцовские, – машинально поправила Мирослава, – а дедовские.

– Ну да, дедовские, – согласился Шура и спросил: – А мы чай пить будем?

Но вместо чая ему вручили гитару. Поглядев на нее широко раскрытыми печальными глазами, Наполеонов прищурился, небрежно пробежал по струнам рукой и запел:

Сидели три коровы

На жердочке в саду!И были все здоровы!И с совестью в ладу.Картинка вот такая!А может, натюрморт!Не верите, я знаю.Тогда проверьте! Вот!По узенькой дорожкеИдите прямо час!Потом еще немножко.Сверните пару раз.И вот оно! Здорово!Входите прямо в сад!На жердочке коровы!

Все три на вас глядят!

Закончив петь, он показал детективам язык и с гордо поднятой головой удалился в комнату, которая в коттедже Мирославы называлась Шуриной.

– Что это было? – спросил Морис.

– Это была песня про коров, – ответила ему Мирослава с самым серьезным видом.

– Ну вы даете, ребята, – протянул Миндаугас и принялся складывать в мойку грязную посуду со стола.

Перемыв ее, детективы разошлись по своим комнатам. Дон, проскользнув между рук Мориса, запрыгнул на плечо хозяйки.

«Хорошо, что еще язык не показал, – вздохнул Миндаугас и подумал: – Может, мне собаку завести?»

Глава 11

А потом была ночь. Загадочная февральская ночь.

Месяц возлежал на небе, почти полностью опустив свои рожки к земле, и напоминал серебряную дугу на вороной шее ночи. Вокруг звезды рассыпаны, точно бубенчики. Если прислушаться, то можно услышать их тихий и далекий звон. Отсветы и туманности разметались, точно грива. Так и хочется, вспомнив о тройке великого Гоголя, обратиться к ночи его словами, некогда обращенными к Руси: «Куда ты мчишься, Ночь?! Не дает ответа…» Остается только закрыть глаза и заснуть до утра. А там, может, и ответ найдется, если не на все, то хотя бы на часть не дающих нам покоя вопросов.

Когда Мирослава проснулась и спустилась вниз, на кухне пахло овсяной кашей, сваренной на курином бульоне. Дон завтракал на окне, с удовольствием поедая кашу из своей чашки.

Шура уже уехал на работу.

Мирослава спросила:

– И как Наполеонов отреагировал на поданный тобою завтрак?