Заложник любви

– О чем об этом? – искренне удивилась Лутковская. – О Ванькином желании жениться?

– Именно!

– Какое отношение это имеет к гибели Леонтия?!

– Не знаю. Но вы должны были рассказать мне все! Не утаивая ни малейшей подробности.

– Я ничего и не утаивала от вас, Мирослава Игоревна, – обиженно проговорила пожилая женщина, – только мне и в голову не приходило, что вас может заинтересовать предстоящая свадьба мальчишки!

– Аграфена Тихоновна! Желание Ивана жениться прямо, может, и не связано с гибелью Леонтия. Но косвенно очень даже может быть.

– Вы говорите загадками! – укорила детектива Лутковская.

– Простите. Забудем пока об этом. Вы лучше, Аграфена Тихоновна, скажите мне, вы хорошо помните, что Леонтий брал у вас только две таблетки снотворного?

– Хорошо! Я, слава богу, склерозом еще не страдаю и деменцией тоже, как этот главупырь!

– Какой главупырь? – не поняла Мирослава.

– Как какой! Американский президент Байден! Вы что, телевизор не смотрите? – подозрительно уставилась она на Мирославу.

Детектив не стала сообщать клиентке, что телевизора в ее доме нет. А новости можно узнать из интернета. Вместо этого она поинтересовалась:

– Вы следите за количеством таблеток в вашем флаконе?

– Конечно, слежу! – с некоторым вызовом вскинулась Лутковская. – Мне же врач выписывает их в ограниченном количестве, и нужно, чтобы хватило до выписки нового рецепта.

– Хорошо. Я вас услышала, – сказала Мирослава и перескочила на другую тему: – Иван был на похоронах отца?

– Был, – кивнула Лутковская, – с матерью и сестрой.

– Но без невесты?

– Без. Убивался сильно. Слезы вытирал и чего-то шептал над ним.

– Может, просил прощения?

– Не знаю, – вздохнула Лутковская. – Ванька упрямый! Мог и в последнюю минуту убеждать отца в своей правоте.

– Интересные дети у Леонтия, – тихо обронила Мирослава.

– Да, детки у Леонтия все вышли неплохие, – так же тихо ответила Аграфена Тихоновна.

Покинув «Белоснежку», женщины разъехались каждая по своим делам.

Мирослава решила, что не мешало бы наведаться к Наполеонову, и поехала в следственный комитет.

И чего скрывать, друг детства не очень-то обрадовался ей.

– Ты чего врываешься как вихрь? – спросил он, насупившись.

– Мог бы сначала поздороваться, хотя бы из приличия, – рассмеялась она, – здравствуй, Шурочка!

– Здравствуй, если тебе так нравится! Только чего мне радоваться? Не иначе как опять явилась плешь мне проедать!

– Ну что ты, Шурочка, – проговорила она ласково, – я просто хотела тебя спросить, не обнаружено ли в организме Свиридова следов снотворного?

– Обнаружены какие-то остатки, – тяжело вздохнул он.

– Тебя это не насторожило?

– Почему это должно было меня насторожить, – он сделал ударение на слове «это», – если Лутковская сама призналась, что он брал у нее две таблетки.

– И ты так спокойно мне об этом говоришь? «А мне она об этом сразу не сказала, видимо, забыла или посчитала информацию несущественной», – подумала Мирослава про себя.

– А что тут такого? Я вообще не понимаю, из-за чего ты так переполошилась?

– С тобой все понятно!

– А с тобой нет! – воскликнул он. – Врываешься ко мне и устраиваешь бурю в стакане! Почему тебе так хочется превратить самоубийство Свиридова в убийство?!

– Я хочу докопаться до истины.

– Вот и копай! Только не в моем кабинете!

– Ты что же, указываешь мне на дверь? – спросила Мирослава голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

Этот тон заставил Наполеонова струхнуть.

– С чего ты это взяла? – ответил он, пытаясь замаскировать испуг безмятежным тоном. – Сиди, пожалуйста, сколько тебе заблагорассудится. Можешь даже остаться здесь с ночевкой.

– С ночевкой не могу, – ответила Мирослава, не менее безмятежно.

– Это еще почему?

– Потому, что Морис приготовил что-то вкусное и просил не задерживаться.

– Что значит «что-то»? – весь буквально преобразился Наполеонов. – Ты что, не знаешь, что именно? – спросил он подозрительно.

– Откуда же мне знать, – усмехнулась Мирослава, – Морис никогда мне заранее не говорит.

– Я вообще-то сегодня тоже к вам вечером собирался, – пробормотал Наполеонов и покосился на подругу детства.

– Приезжай, никто тебе не запрещает, – ответила Мирослава и стала прощаться.

Наполеонов выглядел обескураженным и посмотрел ей вслед с нескрываемой печалью. Ему совсем не хотелось с ней ссориться. Мало того что он с раннего детства любил Мирославу, как родную сестру, кроме того, он понимал, что она немало сделала для его карьерного роста, и если он не будет действовать ей на нервы, то сделает еще. Саму Мирославу абсолютно не интересовали звезды на погонах и чужие оценки. Ей было достаточно собственной уверенности в том, что она отличный сыщик. Но Наполеонов не понимал, почему она бульдожьей хваткой уцепилась за дело Свиридова. Лично ему все давно было ясно.

Морис не скрывал того, что обрадовался приезду Мирославы. «Кролик спасен!» – возликовал он в душе. Хотя фраза это и звучала весьма двусмысленно.

– Идите мойте руки! – скомандовал он ей.

И Мирослава, послушно выполнив его распоряжение, вернулась, чтобы сесть за стол. Дон уже что-то уплетал из своей тарелочки, удобно расположившись на окне.