Записки. 1793–1831

Однажды в близком обществе эрмитажных собраний была императрица Екатерина II очень весела. Играли в горелки, бегали, хохотали и вдруг довольно громко… Один сметливый флотский офицер, лейтенант, допущенный в общество за искуство вздергивать нос кверху и книзу, услышал странный звук, пал на колено и просил пощады.

Императрица сказала ему, улыбаясь:

— Кто так искусно умеет пользоваться ветром, достоин быть произведен в следующий чин. Поздравляю вас, господин капитан-лейтенант.

В тот же вечер, возвратясь в свои аппартаменты с графом К. Г. Разумовским, императрица сказала ему.

— Как бы мне хотелось подслушать двадцать или тридцать дураков, рассуждающих сериезно о каком-нибудь деле, и, судя глупо и криво, почитали бы себя умными.

— Прошу ваше императорское величество, — отвечал граф кланяясь низко, — завтра пожаловать к нам в общее присутствие сената.

Граф Кирилл Григорьевич Разумовский под старость лет удалился на покой в Москву; по своему сану, как фельдмаршал, по богатству, имел он, так сказать, свой маленький двор, где возобновлялись сцены большого царского двора. Всякий день был у него стол на 100 кувертов, и каждый военный офицер имел право, записавшись накануне у швейцара, быть во всей военной форме за его столом. Натурально, что число бедных было более числа гостей, составлявших компанию графа. Главный дворецкий указывал вежливо каждому место по его чину. Граф выходил с своими гостями, кланялся и, обращаясь ласково ко всем, говорил: прошу садиться. Приметно было, как он заботился, чтобы всех равно угощали, достаточно было ему кивнуть головою, и столовый дворецкий бежал исправлять недостатки.

Домовый дворецкий жаловался графу на лакеев, обирающих огарки из люстр и жирандолей и проч., когда они могли бы еще гореть на другой вечер.

— Какое воровство, — сказал граф. — Вот мы их поймаем; скоро будут мои именины, съедется почти вся Москва. Сочти, сколько выйдет свечей в этот вечер.

На другой день этого празднества докладывает дворецкий, что вышло семь или восемь пудов.

— Хорошо, — отвечал граф, — попались! Смотри только, чтобы всякий вечер выходило столько же; огарки пусть лакеи делят между собою. Коль скоро будет порядок, так и воровать перестанут.

Граф Разумовский поехал на бал в благородное собрание; пока он проводил время в собрании, гусару его показалось скучно, — он заснул. Начали разъезжаться, граф выходит, кличет гусара. Полиция засуетилась, отыскали гусара, будят его, он ищет соболью шубу — ее нет.

— Холодно! Подай шубу! — восклицает граф.

Гусар кидается ему в ноги:

— Виноват, ваше сиятельство, заснул, шубу украли, ради Бога, не сказывайте дворецкому!

— Вставай, дурак! — сказал граф, улыбаясь, и пошел с лестницы.

Карета подана, гусар, отворяя дверцы, просит опять графа не сказывать дворецкому.

— Скорей запирай дверцы! — кричит граф. — Холодно!

Подъехали к дому, гусар, высаживая графа, опять просит слезно не сказывать дворецкому.

— Хорошо, хорошо! Пусти скорей, — прервал его граф, — ты только молчи, а я не скажу!

На другой день дворецкий докладывает:

— Соболья шуба вашего сиятельства пропала!

— Что за вранье! Статься не может, спроси у гусара!

— Я спрашивал, он твердит одно: не знаю.

— Поди спроси еще раз.

Дворецкий возвратился:

— Он, ваше сиятельство, все то же говорит: не знаю.

— Ну, а ты что суетишься, хлопочешь? Видно, знает про шубу гусар да я. А тебе какое дело? Отстань!

Разумовскому понравилась физиономия одного офицера, который всякий день обедал у него. После обеда велел он дворецкому спросить фамилию, указывая на офицера. Узнав оную, он приказал его позвать.

— Не служил ли твой отец майором в моем полку?

— Служил, ваше сиятельство.

— Честный и хороший офицер, я часто его употреблял; жив он?

— Давно скончался, лет десять, ваше сиятелъство.

— Ты один сын?

— Нас три брата и четыре сестры.

— Гм! — проворчал граф, — имение есть?

— Очень мало, ваше сиятельство.

Фельдмаршал взял лоскуток бумаги, написал что-то и вручил офицеру, сказав:

— Отдай, пожалуйста, моему дворецкому.

Офицер получил 500 рублей. Видно, это ему понравилось. Через несколько времени подал он прошение о вспомоществовании и, не получив отказа, повторил. Наконец это показалось графу частенько. Увидев после обеда офицера, опять идущего с бумагой в руках, он поспешил в другую комнату и притворил за собою обе дверцы. Офицер заметил, что двери неплотно притворялись к полу, пропустил сквозь эту щелку свое прошение и стал перед дверьми. Через несколько минут бумага воротилась тою же дорогой, но была свернута другим образом. Офицер догадался, что граф ее прочитал, развертывает и читает следующее, подписанное рукою графа дворецкому: «Выдать такому-то офицеру 1000 рублей, взяв с него сперва расписку, что не прежде явится просить денег, как через 6 месяцев».