Записки. 1793–1831

В Почепе доносят графу довольно правдоподобно, что управитель его обкрадывает. Сгоряча пишет он к сыну своему, Алексею Кирилловичу[289], жившему в Петербурге: «Алексей! Приезжай счесть моего управляющего». Между тем граф рассматривает подробно дела и находит всюду порядок, верность в счетах и денежных сумм, за исключением маловажных неисправностей, — и удостоверяется, что сделанный ему донос основан более на зависти и клевете, нежели на злоупотреблении данной управителю доверенности. Что делать? А граф Алексей Кириллович уже едет. Желая удалить невинного человека от всех неприятностей, а от сына скрыть поспешность свою, приказывает он призвать управителя.

— Алексей едет, — говорит ему граф.

— Слышал ваше сиятельство.

— Слышал! Так утекай!

— Помилуйте, ваше сиятельство, у меня семейство, вещи, я без денег.

— Возьми сколько надобно подвод и вот тебе две тысячи рублей, только, пожалуйста, утекай.

Управитель бросился ему в ноги.

— Ну, полно, — сказал граф, — утекай.

Через два дня после отъезда управляющего приехал и граф Алексей Кириллович поздно вечером. Фельдмаршал уже лег почивать. На другой день, утром, встречает граф сына своего следующими словами:

— Здравствуй, Алексей, а управитель-то утек!

Однажды вздумалось графу играть в шах и мат.

— Спроси, — сказал он дворецкому, — не знает ли кто этой игры.

Явился армейский капитан. Граф, видя, что капитан ведет игру строго, не спускает ему ничего, не поддается, и даже выиграл у него две партии, крайне этому обрадовался.

— Ого! — сказал граф. — Будем всякий день вместе играть.

Это продолжалось несколько времени, как вдруг капитан исчез.

— А где мой игрок? — спросил граф.

Доложили, что он уехал в полк.

— Немедленно его возвратить, — сказал граф.

И повеление фельдмаршала было исполнено.

— Что ты так поспешно бежал? — спросил граф при входе капитана.

Последний сознался, что он поехал было защитить сестер от графского приказчика.

— Моего? Разве сестры к тебе писали?

Капитан подает письмо, но граф повелительным тоном приказывает читать ему самому. Когда капитан кончил читать, граф с негодованием сказал:

— Мошенник! А сколько у вас душ?

— Шестнадцать, — отвечал капитан.

— А у меня?

— Восемьдесят, ваше сиятельство.

— Гм! Понимаю, — продолжал граф. — У меня с тобою и сестрицами твоими чересполосное владение.

— Точно так-с.

— Ну, ныне обыграй меня опять в шах, а завтра утром прошу пожаловать. Я это дело порешу.

Является капитан.

— Повозка, лошади и подорожная для тебя готовы. Вот и деньги на дорогу: потому что ты едешь по моему делу. Этот пакет отдай сам приказчику моему в руки. Прощай! Да скорее возвратись, без тебя некому меня обыгрывать.

Капитан вручает приказчику пакет, и каково было его удивление, когда последний, прочитав графское повеление, бросается перед ним на колени и целует его руки. Вся деревня, и с приказчиком, была подарена капитану и сестрам его в вечное и потомственное владение. Возвратясь в Москву, капитан был встречен графом сими словами:

— Ну, что? Приказчик присмирел?

Вместо ответа капнула слеза благодарности на руку графа, которую капитан целовал не у вельможи, а у благодетеля.

Граф Петр Борисович Шереметев[290] отличался тоже благотворительностью. Всякий день являлось к столу его неопределенное число знакомых, приятелей, но большей частью бедных служащих и отставных чиновников, которые сверх того получали от него пенсию. В Рождество, Новый год, Светлое Христово Воскресенье и прочие праздники рассылались по знакомым подарки, а к бедным вспомоществование деньгами и провизией. Летом граф живал в Кускове. Всякое воскресенье выезжала туда половина Москвы, и, не говоря о гостях у графа, скажем только, что приезжие угощались в японском домике и других беседках чаем, булками и прочим, а простой народ вином, пивом от гос теприимного хозяина.

Должно сожалеть, что граф Николай Петрович Шереметев Бог весть по каким причинам, немедленно после смерти отца сломал на Никольской улице в Москве дом, в котором он жил. Как приятно было бы взглянуть, как и в Кускове, на комнаты вельможи, который столько благотворительности изливал на Москву, и пышной своею роскошью удивил принца Генриха Прусского[291].

Возможно ли умолчать о графине Анне Родионовне Чернышевой[292]? Сколько осталось в неизвестности ее благодеяний! Потому что она тщательно старалась скрывать их. Как-то услышала она об одной вдове почтенного чиновника, которая, по бедности, мыла кружева на бедную старуху, обращающуюся с ней очень дурно. Она купила ей дом, снабдила ее всем нужным, определила ей денежную пенсию, и эта облагодетельствованная ею вдова умерла в полной уверенности, что все это получила она от Ф. П. Ключарева, бывшего тогда адъютантом у графа Захара Григорьевича Чернышева[293], и от жены Ключарева, потому только, что они были исполнителями воли графини.