Записки бойца Армии теней

Срочно надо познакомиться с новыми спутниками, подобрать подходящих, надежных. Таких, кто не поверил в отправку «на работу». Перед обыском мы прячем документы и деньги между двух пар носков на ногах. Ножи засовываем в гульфики, надрезав их сверху. Второй нож отдаю тому, у кого его не было. Теперь надо держаться вместе, в одной пятерке. Пятым — паренек лет семнадцати, с ножом. На обыск идем гуськом, один за другим. Первым — я, как знающий немецкий. Настроившись на шутливый и беззаботный лад, сыплю прибаутками. Пофыркивая от моих шуток, унтер вермахта обыскивает меня вяло.

— Фертиг! Нексте! (Готово! Следующий!)

А я не отхожу — нашел достойного слушателя! Продолжаю болтать забавную ерунду, помогаю себе ужимками, гримасами… Жду, пока он не закончит со всеми моими новыми будущими спутниками. Ура! Мы все остались с ножами!

Каждому выдают по картонному коробку «секур насиональ» (петеновской помощи). Эта «помощь маршала Петена», предназначенная для французских военнопленных, теперь компенсирует сухой паек, который надо было бы гитлеровцам выдавать узникам, отправляемым в Германию. Неплохая поддержка гитлеровскому рейху!

Длинной колонной по пять выводят за ворота. За ними входим внутрь мешка-западни из плотных шеренг солдат в вермах-товской форме с насаженными на карабины штыками. Впереди — солдаты с автоматами, овчарками, дубинками. Доходим до них, и такие же автоматчики захлопывают мешок сзади. Оцепленная со всех сторон колонна трогается, сопровождаемая руганью, криками. Странно: конвоиры ругаются на чисто русском языке. Кто они?

— Браток, откуда ты? — обращаюсь к ближайшему, но еле успеваю увернуться от удара прикладом. Как огнем ошпарили меня налитые злобой глаза… Вот-те и «браток»!

Начинается посадка в товарные вагоны. Не сажают, а впрессовывают! Удары дубинками, прикладами, с матерщиной! В каждый вагон на 40 человек впрессовали по 120. На буферах каждого второго вагона — настил из досок, прожектора, пулеметы в оба бока. Надо попасть к такому торцу, где нет настила! И наша пятерка ринулась туда. Вагон заполнен. Стоять приходится на цыпочках, не повернуться. Заскользили двери, сразу стало темно и душно. К счастью, сейчас январь, мороз. А как бы было летом, в жару? Глаза свыкаются. По бокам — узкие окошки, опутанные колючей проволокой.

Как только поезд тронулся, мы стали расширять себе место. Наметили три доски ниже балки, к которой обычно привязывают лошадей. Резать надо вертикально, три доски с двух сторон, на расстоянии примерно с метр прорезь от прорези. И чуть вбок от центра — над буфером. Насквозь нельзя: увидят снаружи при остановках. Итак, начали выдалбливать желобки. Ближайшие соседи заметили возню, запротестовали. Пригрозили им ножами, и они успокоились. Работаю только левой — правой не могу. Поочередно сменяем друг друга, и работа идет безостановочно. Кто отдыхает, держит «на прицеле» соседей-паникеров. Мы знали, что ночью, в районе Бар-ле-Дюка или Нанси, есть подъем, поезд там идет медленно. Надо успеть: это единственный шанс, — утром поезд будет уже в Германии!

До чего же тверды доски! Уже ночь, когда наконец нам удается выбить одну, вторую и наконец третью доски. В вагон, уже после первой, ворвался шум колес, хлынул свежий воздух. Да, в нашем вагоне — спертый, камерный, а это — чистый, холодный — воздух свободы! До чего же он приятный! Он дает нам отдышаться от дурного зловония: в Компьене многие с голодухи набросились на еду, и вот результат — желудки не выдержали! Еще ранее мы жребием распределили очередность. Помогаем вылезти первому… Пошел второй, третий. За ним, ногами вперед, следую я… Ноги и половина туловища уже снаружи. Пробую ногой нащупать буфер, но он еще занят. Наконец освободился, и тут… душераздирающий крик, такой, от которого кровь стынет! А на мою голову уже опускаются ноги парня… Видимо, тот, третий, попал под колеса. Сразу же, на крик, вдоль состава зажглись прожектора, замелькали нити трассирующих пуль. Поезд резко затормозил, я еле удержался. Прыгать — бессмысленно. Заталкиваю назад ноги парнишки, сам влезаю через дыру обратно. В вагоне кое-как становлюсь на ноги. Поезд остановился, но стрельба еще продолжается. Наконец кто-то поднимается на буфер. В проеме, на фоне света — офицерская фуражка эсэсовца:

— Сколько бежало? — светит он внутрь фонариком.

Все молчат. Перевожу его вопрос на-французский. Молчание.

— Драй ман раус! Шнелль! (Троим вылезти! Быстро!) Перевожу и это. Понимаю: кому охота?

— Шнелль!

Я — виновник, начинаю вылезать.

— Блайб дорт! Ду кеннст дойч! (Оставайся! Ты знаешь немецкий.)

Ну и что? На что он мне сейчас? Вылез. За мной — парнишка, еще один. Кулаки подбежавших конвоиров обрушиваются на нас, но офицер прекращает избиение. Приказывают раздеться наголо. «Конечно: зачем пачкать одежду! Ее можно продать!» Подаю на прощанье руку товарищам…

— Всё, всё снять! — беснуются конвоиры: — И трусы, и носки!.. Лечь наземь!